– А потом уже нет?
– А потом уже нет. Пришла советская власть, и всем стало не до рыцарей. Им на смену пришли работники с кувалдами и отбойными молотками и колхозницы с серпами и коровами.
– Ладно. Опять мы отвлеклись. Этот рыцарь нам подходит?
– Опять мимо. Он стоит на фасаде между окон верхнего этажа, но в нише. Так что, из квартиры его не видно, только с улицы.
– Отлично! Уже трое отпали. Осталось только четыре. Давай следующего! – Кирилл начал входить в азарт.
– Ты плохо считаешь. Я сказал, что рыцарей в Москве семь, но я не сказал, что домов с рыцарями семь. На доме Филатовой их двое.
– Еще лучше. Четыре отпало, остались трое.
– Совершенно верно. Следующий доходный дом Рекка. Построен в 1911 году. Находится на углу Пречистенки и Лопухинского переулка. Поскольку дом стоит на углу, главный вход его также угловой. И рыцари на самом верху здания тоже выходят на угол. Более того, как и в доме Демента, они расположены выше окон этажей, на фронтоне, и увидеть их можно только с улицы, но никак не из квартир.
– Погнали дальше. Осталось два объекта.
– Опять ты ошибся. Я же сказал, рыцари. Их там тоже два. Так что, с ними вместе шестеро у нас отпадает и остается один – доходный дом Эпштейна в Гусятниковом переулке. Дата постройки – 1912 год. Рыцарь один, стоит на небольшом постаменте на уровне второго этаже.
– Это наш?! – воскликнула Кира. – Поехали смотреть.
– Не торопись. Я уже съездил и посмотрел.
– Ну и?
– Тоже не подходит.
– Почему?
– Потому что в письме врач пишет, что, дойдя до угла дома, он может увидеть в дальнем углу переулка эркер ее комнаты. Во-первых, у этого дома как такового угла нет, справа и слева к нему плотно прилегают другие дома. Во-вторых, если встать на одном углу дома, то на противоположенной стороне улицы вообще никаких переулков нет, а если встать на другом углу, то Большой Харитоньевсий переулок с этого места не виден. Вернее, виден только первый дом. Сейчас это кирпичный восьмиэтажный дом постройки советских времен, но это ничего не меняет. От угла дома переулок не просматривается.
– Ну все, это тупик. Видимо дом снесли, и мы никогда не узнаем, где он жил, – расстроилась Кира и отвернулась к окну.
Ей так хотелось найти потомков этих людей и отдать им письма. А еще круче было бы найти настоящий клад.
– И что, больше ничего полезного в письмах нет?
– По большому счету, нет. Там еще упоминается, что у нее туберкулез, и он бабушкины драгоценности припрятал именно для того, чтобы всем вместе перебраться жить в Крым, где ей будет легче.
– Интересно, где можно спрятать целый сундук с сокровищами, чтобы его никто за сто лет не нашел?
– А кто тебе сказал, что это сундук? – удивился Кирилл.
– Ну, а как же? Если бабушкины драгоценности, то в сундуке. На худой конец, в большой шкатулке.
– Почему ты вообще решила, что шкатулка должна быть большой?
– В большую шкатулку больше помешается, чем в маленькую. А если они хотели уехать жить в Крым, значит, хотели купить дом. А дом приличных денег стоит. Получается, что шкатулка должна быть большой.
– Не получается.
– В каком смысле?
– В прямом. Поясню свою мысль на примере. Фирму Картье знаешь?
– Наслышана. Вроде, часы выпускают.
– Не только. Еще и ювелирные украшения. Так вот, в 1917 году Луи Картье предложил сделку миллионеру Мортону Планту – он отдаст ожерелье всего лишь из двух ниток жемчуга в обмен на пятиэтажный особняк в стиле Ренессанс на углу 5-й Авеню и 52-ой улицы в Нью-Йорке. И Плант согласился. В этом здании до сих пор находится бутик фирмы Картье. Так что, шкатулочка может быть и маленькой.
