Эпоха ХХ съезда: международная деятельность А. И. Микояна в 1956 году - страница 26

На этом этапе своей политической деятельности Микоян снискал большой авторитет как среди коллег в советском руководстве, так и зарубежных деятелей различного ранга. Прежде всего, ими ценилось его несомненные таланты в качестве сильного переговорщика-прагматика, умело отстаивающего интересы страны, в том числе и на международной арене.

Большую активность в международных делах Микоян стал проявлять после смерти Сталина, и связано это было, в первую очередь, со стремлением нового советского руководства использовать его в качестве своего полномочного представителя в налаживании нового типа отношений, как со странами Востока, так и Запада.

Микоян вновь подтвердил свою заслуженную репутацию опытного и авторитетного специалиста по ведению различного рода переговоров, круг проблем в которых значительно расширился по сравнению со сталинским периодом[102].

Несомненным плюсом являлось и то, что у Микояна, в отличие от формального руководителя советской внешней политики Молотова, к середине 1950-х гг. сложились во многом сходные с реальным руководителем СССР Хрущевым представления о путях реформирования советской внешней политики. Прежде всего, в сторону ее меньшей идеологизации и укрепления связей с несоциалистическими государствами при одновременном сохранении общего контроля над странами, объявившими о своем «социалистическом выборе».

Речь Микояна на XX съезде КПСС четко обозначила его принципиальную приверженность такому курсу, что с большим основанием позволяло включить его в число наиболее ярких и последовательных реформаторов не только внутренней, но и внешней политики СССР, где его главным антиподом объективно выступал имевший в мире репутацию ортодокса-консерватора министр иностранных дел Молотов.

Именно последнее обстоятельство объективно поставило перед Хрущевым вопрос о замене Молотова на этом посту политиком, имевшим более современные представления о возможностях изменения характера связей Советского Союза с внешним миром. Или, как вариант, перехода значительной части внешнеполитических дел из МИДа в другие партийно-государственные структуры, в том числе курировавшиеся Микояном или в которых он играл заметную роль.

В этом контексте можно вполне говорить о появлении такого условного понятия, как «кремлевская дипломатия», олицетворением которой в первую очередь являлся тандем Хрущев-Булганин и постепенно к ним стал присоединяться Микоян. Фигуры Молотова, Ворошилова и других «консерваторов», таким образом, отходили на вторые роли в формировании новых векторов советской внешней политики, в практическом проведении которой все в большей степени стали проявляться элементы неопределенности и непредсказуемости.

Вопрос о пересмотре сложившихся в сталинский период главных подходов на азиатском направлении советской внешней политики встал перед советским руководством уже в середине 1950-х гг.

До того времени кремлевская дипломатия опиралась на сформулированное еще в 1928 г. на VI Конгрессе Коминтерна положение, что национальная буржуазия в странах зарубежного Востока не может играть прогрессивной роли, поскольку роль «локомотива» в деле национального освобождения должны играть местные коммунистические партии, входившие в Третий Интернационал[103]. Именно им и оказывалась на протяжении многих лет помощь и поддержка со стороны Москвы. Но уже после роспуска в 1943 г. Коминтерна стало понятно, что никакой сколько-нибудь существенной роли эти вышедшие в «самостоятельное плавание» партии (за исключением Компартии Китая) сыграть не смогут. Поэтому, не отказываясь от формальной поддержки «восточным» коммунистам, в Кремле стали искать сближения все с той же многократно раскритикованной азиатской некоммунистической политической элитой, в своем большинстве выражавшей интересы национальной буржуазии и крупных землевладельцев.