Эпоха сериалов. Как шедевры малого экрана изменили наш мир - страница 22

Ранее (в финале второго сезона) Хаус сталкивается с еще одним «Мориарти», неизвестным, покусившемся на его жизнь^>29. Весь их диалог происходит в сознании героя, и изначально убийца, с которым Хаус делит палату, представлен неким голосом совести, взывающей к его чувствам, к его мертвящему клиническому взгляду. Но, как и в случае с Эмбер, эта псевдоморализаторская проповедь оказывается на самом деле голосом смерти, не дающей герою прийти в себя, пробудиться от гибельного забытья.

Тем, кто сомневается в истинной природе этой «совести», раз за разом демонстрируют пациента, которого пытается лечить подбитый Хаус. Это – страшное раздутое тело – именно тело, а не личность, – еле ворочающее распухшим языком, с которым происходят все более и более отталкивающие вещи (выпадает глаз, раздувается гортань, взрываются тестикулы). У него спутанная личная история, и симптомы его болезни раз от разу становятся все более абсурдными. Оказавшись в полном тупике, Хаус поручает своим подопечным: «Хорошо, проверьте, человек ли это». Это ключевой момент, потому что пациент именно что не человек, а безобразная масса, поднявшаяся, чтобы не выпустить Хауса обратно в жизнь. Это распухшее тело, вместе с убийцей-«совестью», и есть тот самый «Мориарти», которого нужно сбросить со скалы, чтобы остаться живым. Поэтому Хаус решается на крайнюю меру и на глазах у онемевшей команды убивает больного прямо на операционном столе. Пуля, выпадающая из руки пациента, – это ключ к выходу из галлюцинации, и одновременно она указывает на связь между двумя ипостасями Мориарти, убийцей и убитым.

Если в случае Эмбер и убийцы-совести фигура главного врага помещается в тело – пусть даже воображаемое – конкретного человека, то в финале сериала, когда происходит главный «рейхенбах» Хауса, Мориарти как такового нет, однако его черты и функции растворены в обстоятельствах и людях, окружающих героя. Все, кто принимают участие в судьбе Хауса, в некоторой степени «Мориарти» – Форман, Уилсон, последний пациент, призраки, являющиеся герою в финальной сцене, наконец, обстоятельства, подталкивающие его если не к фактическому, то к мнимому самоубийству. Эта тема проступает все более отчетливо, пока наконец не проговаривается в видении голосом Кемерон. Лежа рядом с Хаусом на полу горящего дома, она убеждает его «забыть обо всем и заснуть». Таким образом, Хаус сам несет в себе черты Мориарти, саморазрушительно отрезая все возможности к штатному выходу из сложившейся ситуации. Впрочем, несмотря на то что им двигают отчаяние и суицидальные мысли, идея сфальсифицировать свою гибель – как раз рассудочное решение, восходящее к его литературному предку, Шерлоку Холмсу. И именно эта связь говорит нам о том, что Мориарти побежден – люди одурачены, а обстоятельства преодолены.

В предисловии к роману «Семипроцентный раствор» Уотсон, пролистывая свои записки о Холмсе («Последнее дело Холмса» и «Пустой дом»), поражается, насколько ему, Уотсону, «не хватило тогда тонкости в повествовании. Внимательный читатель не может не обратить внимание на мои подчеркнутые – и голословные – старания убедить его, что все рассказанное "чистая правда". А что сказать о театральной приподнятости прозы, в чем сказываются скорее вкусы Холмса, чем мои?»^>30 Эту реплику можно вложить в уста не только героям этого романа, но и большинству интерпретаторов канона, стремящихся объяснить все странности и нестыковки «рейхенбаха». Если вся история противостояния Холмса и Мориарти – это вымысел Уотсона, то кем тогда был Мориарти? И тут Мейер, автор «Семипроцентного раствора», очень точно обозначает, откуда появился этот персонаж – из сознания самого Холмса, как проекция детской травмы, во много раз усиленная наркотиками: