Эра Безумия. Песнь о разбитом солнце - страница 20

Алеша подбежал к отцу, обхватив его шею ручонками и прижавшись маленьким носиком к родному плечу. Мужчина, казалось, не осознавал, что происходило вокруг: с прислугой, с мальчишкой, да и с ним самим. Его беспокоило только одно – можно ли еще как-то помочь Анастасии Николаевне, есть ли хоть единственная возможность вдохнуть жизнь в ее слабое тело. Жестом приказав всем слугам выйти, Александр Леонидович позволил себе приобнять сына, погладить его по голове и прошептать:

– Все хорошо, мальчик мой… – он сам не верил в то, что говорил. – Все будет хорошо…

Наладив присмотр врача и слуг за чудом выжившей женой, Лагардов отправился на службу. Весь оставшийся день его не покидало предчувствие, что неприятности на сегодня не закончились. Он сидел за столом и привычно разбирал обращения в министерство, надеясь забыть хоть на несколько минут о семье. Вот то, что было его проклятьем все долгие шесть лет! Семья. Именно после брака он утратил прежнюю свободу, возможность каждый день встречаться с хорошенькими девицами, имея только одно намерение – совершить грех, который так осуждала церковь. Да, ему нравилось с каждым днем приближаться к бездне, все больше ощущая ее жар. После женитьбы Александр Леонидович лишился этой возможности. Будучи семьянином, он не имел никакого права развлекаться в окружении легкомысленных девиц. Но могли статский советник кого-то обвинять в этом, если сам добровольно попросил руки Анастасии Николаевны? Нет. Да и после свадьбы он не встречал никого, кто мог бы так зацепить его, как старшая дочь Усурова. До той встречи в саду не встречал…

Тут в дверь кабинета постучали. Лагардов ошеломленно подпрыгнул и внимательно взглянул на вход. Он никого не ожидал сегодня видеть, и тем более не хотел с кем-то разговаривать. Тем не менее, дверь открылась, и без стука в нее вошел коллега Александра Леонидовича, надворный советник – Сергей Семенович Гравецкий. Это был светловолосый мужчина тридцати двух лет высокого роста, достаточно осанистый, но слишком худощавый. Лицо его, ничем не привлекавшее внимание, за исключением шрама под правым глазом, выражало постоянную неуверенность то ли в своих поступках, то ли в происходящем вокруг. Внешне он ничем не отличался от остальных мужчин своего века: темно-карие бегающие глаза, короткий нос с небольшой горбинкой, сильно впалые щеки, незаметные губы и острый подбородок. Гравецкий, приблизившись к окну и постаравшись отдернуть темно-зеленые шторы, дабы впустить хоть немного солнечного света, произнес:

– У вас здесь, однако же, мрачно, друг мой!

– Нет, – Лагардов схватил его за руку, – прошу, оставьте так…

– Как вам угодно. – Сергей Семенович отошел и сел напротив друга. – Вас что-то тревожит?

Александр Леонидович окинул его снисходительным взглядом и опять уткнулся в документы. Надворный советник продолжил изучать кабинет, который, действительно, выглядел слишком мрачно: темно-коричневые стены в полумраке казались черными, темно-зеленый диван, идеально сочетавшийся со шторами, был украшен одним слабым солнечным лучом, проскользнувшим между шелковой тканью, стол из дорогого дерева и все письменные принадлежности на нем, освещались новой настольной лампой. На определенный момент Сергею Семеновичу показалось, что статский советник не различал, какое сейчас было время суток: день или ночь. Мужчина просто с головой был погружен в свои, не известные гостю дела.