В то время, как в Туманове шли выборы нового вождя взамен погибшего в бою с буртасами ещё осенью князя Бонивура, далеко на северо-западе, за рекой Нарой, по лесу пробирались двое.
Леса в тех краях, в основном, хвойные, непролазные, мрачные, с преобладанием лиственницы, зверьём всяким наполненные. Одному там бродить нельзя – сгинешь, и никто даже искать не будет. Лиственницы в тех лесах ростом в двадцать, а то и в тридцать сажен (65 м.), а люди внизу, что муравьи. Великаны эти, верхушками своими царапают плывущие над ними серые облака, из которых нет-нет, да и начинает сеять мелкий весенний дождик, больше похожий на осенний. Однако деревья уже покрылись светло-зелёной хвоёй и где-то вверху, от гуляющего ветра, глухо шумят кронами. Внизу же, из-за тесноты стволов в два-три обхвата царят сумерки и тишина. Продвигаться по такому лесу мучительно тяжело: сильно мешают вспученные основания корней, отходящих от комля лесных гигантов. Обросшие мхом, засыпанные прошлогодними иголками, скрытые огромными папоротниками, корни эти, задерживали путников. Нога утопала в мягкой подстилке, а через очередной корень, с кабана толщиной, не перешагнёшь. Приходилось то прыгать, то перелезать через такие препятствия, что задерживало движение.
Но вот путники выбрались к лесной речке и по пояс в чёрной холодной воде перешли на другой берег. Это была речка Нара. Упав на короткую ещё молодую траву и раскинув в стороны гудящие ноги, путники решили немного передохнуть. Это были два вятича, уходившие от преследования. Один выглядел постарше из-за короткой русой бородки и небольших усов. У второго же усы и бородка только ещё начинали пробиваться, зато ростом он был в косую сажень (2,14 м.), ширина плеч достигала почти полсажени. Однако, при такой громадности и приличном весе голос у него на удивление был ещё ломающийся, юношеский. Одеты оба в кожаные безрукавки, а широкие кожаные штаны заправлены в мягкие постолы, завязанные сыромятными ремешками на щиколотках. С широких поясов свешивались ножи с ножнами в локоть длиной, да ещё у большого парня был зажат в руке дротик. Саженной длины дротик у этого бугая смотрелся камышовой соломиной в кулаке, больше похожем на колоду для разделки бараньих туш.
Река, немного раздвинув теснину леса, дала больше света от серого неба, но погода всё равно не баловала. Мрачные облака, рваными клочьями задевая верхушки лиственных гигантов, ползли с запада. Временами из них сыпал мелкий, занудный дождик, охлаждая разгорячённые лица лежащих навзничь парней.
Но хоть погода в этот день больше напоминала осеннюю, а всё ж не осень. Ветер, гнавший по небу лохматые тучи, был довольно тёплым, а вокруг парней многолепестковыми мелкими звёздочками белели куртинки ветрениц. Над ленивыми струями реки Нары склонились жёлтые барашки цветущей ольхи. На одну из веток по-хозяйски уселась серенькая мухоловка и своим треньканьем заявила о своих правах на это место.
– Яко мыслишь, Родька, – заговорил, вдруг, большой парень, – второй день ведь бегём от росов! Чево им надо-то от нас? Смекай, аще б они хотели, тако давно бы уж догнали! Однако идут за нами неторопко!
Тот, которого назвали Родькой, повернул голову в сторону большого, насмешливо произнёс:
– А ты што, Бука, не докумекал? Им не мы надобны! Им путя к нам, вятичам, вызнать важно! По то и идут неторопко!
