Если вдруг просто захотелось увидеть, поностальгировать – это я еще могла с натяжкой допустить, - зачем домой-то идти? Позвонила бы или написала, встретились бы где-нибудь на нейтральной полосе. Но тащиться в квартиру к женатому мужчине, которого когда-то бросила ради другого? Эра была кем угодно, только не дурой. Какой-то мерзкий умысел: швырнуть камень в пруд и посмотреть, как всполошатся пригревшиеся на солнце мальки и головастики? Да нет, и подлой она тоже никогда не была. Уж я-то точно знала.
Оставалось одно: спонтанный поступок, неуправляемый импульс. Как поезд, пробегающий расстояние между «что за бред?» и «так и сделаю» на курьерской скорости, без остановок. То, о чем начинаешь жалеть в процессе и еще сильнее потом. Такое и со мной бывало. Например, когда Водолей восемь лет назад ушел из клуба, а я позвонила и напросилась к нему. Как же я ненавидела себя утром, выходя из квартиры! Себя, его, Эру. Если бы кто-то сказал мне в тот момент, что через год с небольшим стану Инной Водолеевой, рассмеялась бы в лицо. А может, и врезала бы от души за такие шутки.
Из духовки потянуло соблазнительным ароматом, потекли слюнки. Запеченная курица была одним из тех блюд, которые я не боялась испортить. Разве что не включить таймер, забыть и спалить. Щелкнул замок, открылась дверь. Отложив кухонную рукавицу, я вдохнула поглубже и пошла в прихожую.
Держа что-то за спиной, Водолей снимал туфли в своей обычной бесячей манере: упираясь носком одной ноги в пятку другой. Каблуки воспринимали это без восторга, новую обувь приходилось покупать часто.
- Привет, - сказала я, наблюдая за ним.
- Едой пахнет! – он шумно принюхался. - Ты купила кухонного раба?
- Увы, выставленные на продажу кухонные рабы оскорбляли мои эротические чувства. Пришлось обходиться своими силами.
- Оу, надеюсь, хотя бы перед зеркалом? – Водолей приподнял брови. – И как, успешно? А вот не надо было мужа отпихивать, когда тот хотел тебе сунуть… лапы... в эротические чувства.
Надев тапки, он вытащил из-за спины букет темно-красных роз. Подошел ближе, обнял одной рукой, провел бутоном по щеке.
- Жирафа, прости, я свинья.
- А конкретнее? – я поймала зубами маслянисто пахнущие лепестки. – Если ты трахнул Ясинскую, букетом не отделаешься.
Этот стеб был как тонкий-тонкий ледок, под которым Марианская впадина. Один неверный шаг – и…
И да, шаг был неверным, лед затрещал. Я поняла это по дрогнувшим ноздрям Водолея, по потемневшему взгляду.
- Прости за то, что сказал ночью. Напомнил о том, как было раньше. Это ничем не лучше того, что ты сказала сейчас. Один – один. Проехали.
- Ты свинья, и я свинья, все мы, братцы, свиньи, - пропела я из «Кошкиного дома», мысленно кроя себя матом. Как буря небо мглою. - Нынче дали нам друзья целый чан ботвиньи. Пойдем ботвинью есть.
Я знала, что не проехали. Это было только вступление. Увертюра.
Баблуза подобный разговор не одобрила бы. Но она вообще не слишком одобряла наш брак. По ее словам, подбирать чьи-то объедки означало не ценить себя. Но, если исходить из рассказанного ею сегодня, она и сама была для деда таким же объедком. Причем дважды, учитывая, что тот принял ее обратно после ухода к другому.
«Я взял тебя объедком
С тарелки Цезаря, и ты была
К тому еще надкушена Помпеем…»[1]
В студенческом спектакле я играла Клеопатру, не зная, что скоро сама окажусь в роли Антония.
- Знаешь, Ин, лучше было бы, если б нам не пришлось это обсуждать, - Водолей с хрустом отломил куриное крыло и положил на тарелку. – Но мы с тобой решили, что будем говорить друг другу обо всем. Даже если неприятно. Я не знаю, зачем она пришла. А ведь предупреждала мама-коза козлят, чтобы не открывали никому дверь. На площадке темно, спросить не спросил. Открыл. А там – сюрприз. Мне все это страшно неприятно. Наверно, как и тебе. И больше всего потому, что был уверен: все осталось в прошлом. Умерло.
