Над головой у него плавно пролетел ворон, и Роран, проследив за птицей, почувствовал, как светлеет у него на душе. Потом улыбнулся и сказал себе: «Ну что ж, человек редко знает тот день и час, когда ему суждено умереть. Я могу быть убит в любую минуту, но ни черта не могу сделать, чтобы это предотвратить. Чему быть, того не миновать, и я не стану тратить зря время на бессмысленные опасения. Несчастья всегда обрушиваются на тех, кто их ждет. Самое главное – уметь найти счастье в кратких перерывах между чередой несчастий. Биргит все равно поступит так, как подсказывает ей совесть, и уж когда это случится, тогда я и буду что-то предпринимать».
У левой ступни он заметил какой-то желтоватый камень, поднял его и принялся разглядывать. Затем, сосредоточившись изо всех сил, произнес магические слова:
– Стенр рийза!
Но камешек его приказу не подчинился и остался неподвижен. Роран сердито всхрапнул и отшвырнул его прочь.
Затем он встал и широкими шагами пошел меж палатками, пытаясь на ходу развязать затянувшиеся у горла тесемки, однако узел не поддавался, и он плюнул на это занятие, поскольку уже добрался до жилища Хорста, палатка которого была раза в два больше всех остальных.
– Эй, привет! Дома кто есть? – крикнул Роран и постучал костяшками пальцев по крепежному шесту у входа.
Катрина вихрем вылетела из палатки; рыжие волосы развевались у нее за спиной, как крылья. Она обхватила его за шею, и он со смехом приподнял ее над землей, обняв за талию, и немного покружил, так что все вокруг, кроме ее лица, слилось для него в сплошную неясную полосу. Затем он бережно поставил Катрину на землю, она чмокнула его в губы – раз, два, целых три раза! – а он, замерев, впился взглядом в ее глаза, чувствуя себя самым счастливым человеком на свете.
– Как хорошо от тебя пахнет! – прошептала Катрина.
– Ну, как ты? – Единственное, что омрачало его радость, это то, какой худенькой и бледной стала его любимая после мрачных подземелий Хелгринда. Жаль, подумал он, что нельзя было этих проклятых раззаков взять в плен и подвергнуть тем же мучениям, каким они подвергли Катрину и ее отца!
– Каждый день ты меня об этом спрашиваешь, и каждый день я отвечаю: «Мне лучше». Наберись же терпения; я поправлюсь, просто нужно немного времени. Самое лучшее лекарство для меня сейчас – это быть с тобой и наслаждаться теплым солнышком. Это доставляет мне такое наслаждение, что и описать невозможно.
– Но я не только об этом спрашиваю.
На щеках у Катрины пятнами заалел румянец, она гордо вскинула голову, и губы ее искривились в недоброй усмешке.
– Ну-ну, ты что-то совсем обнаглел, господин хороший! Слишком даже, я бы сказала. И я совсем не уверена, что мне следует оставаться с тобой наедине – боюсь, как бы ты снова не начал со мной вольничать.
То, как она это ответила, наконец-то полностью погасило тревогу в его душе.
– Вольничать, да? Ну, раз ты уже считаешь меня наглым мерзавцем, то я, пожалуй, все-таки и впрямь позволю себе кое-какие вольности. – И он поцеловал ее так крепко, что она в итоге забилась, не пытаясь, впрочем, вырваться из его объятий.
– Ох, – с трудом выдохнула она, – до чего же трудно с тобой спорить, Роран Молотобоец!
– Такой уж я. – И он, мотнув головой в сторону палатки, тихонько спросил: – А Илейн знает?
– Знала бы, если б не была так поглощена собственной беременностью. Боюсь, как бы тяготы долгого пути из Карвахолла сюда пагубно не сказались на ее ребенке. Ее все время тошнит, и боли у нее бывают… в общем, это не совсем нормально… Гертруда все время пытается ей помочь, да только не очень-то много она может сделать. Так или иначе, а чем раньше Эрагон вернется, тем лучше. Я не уверена, долго ли я смогу хранить нашу с тобой тайну.
