А еще, конечно, можно было бы поохотиться.
Эрагон нахмурился и, крутанув в воздухе посох, с силой воткнул его в землю. После того как он столько раз проникал в мысли различных животных и научился понимать их надежды и чаяния, у него вызывала отвращение одна лишь мысль о том, чтобы хоть одно из них превратить в собственную пищу. Тем не менее Эрагон совершенно не собирался ослабеть настолько, что слуги Империи запросто смогли бы взять его в плен только потому, что он решил пощадить какого-то кролика и остаться без ужина. И Роран, и Сапфира прожужжали ему все уши, утверждая, что все живые существа на свете выживают только за счет того, что едят кого-то другого. «До чего же у нас жестокий мир, – думал Эрагон, – и я ничего не могу изменить в его устройстве… Возможно, эльфы и правы, что избегают питаться плотью живых существ, однако же сейчас моя потребность в ней слишком велика. И если уж обстоятельства подталкивают меня к подобному решению, я не желаю чувствовать себя виноватым. Разве ж это преступление – насладиться вкусом ветчины, или форели, или еще какого-нибудь вкусного кушанья?..»
И он продолжал убеждать себя с помощью различных аргументов, хотя отвращение при мысли о подобной трапезе ему все же полностью подавить не удалось. Еще почти полчаса он столбом стоял на одном месте, не в силах совершить то, что подсказывали ему логика и здравый смысл. Затем, поняв, что уже слишком поздно, он обругал себя за бессмысленную трату времени; ему ведь нужно было пользоваться каждой минутой отдыха, чтобы набраться сил.
Заставив себя совершенно успокоиться, Эрагон стал мысленно ощупывать местность, пока не обнаружил двух крупных ящериц и спрятавшихся в своей подземной норке грызунов, похожих одновременно и на крыс, и на кроликов, и на белок. «Дейя!» – сказал Эрагон и убил ящериц и одного из незнакомых грызунов. Зверьки умерли мгновенно, ничего не почувствовав, но он все-таки скрежетал зубами, мучительно вспоминая, какое яркое пламя охватило их души.
Ящериц Эрагон вытащил руками, перевернув камни, под которыми они прятались. А вот грызуна пришлось вытаскивать из подземной норы с помощью магии. Он действовал очень осторожно, чтобы не разбудить остальных зверьков, когда извлекал тушку их собрата на поверхность; ему казалось чрезвычайно жестоким пугать их тем, что некий невидимый хищник сумел убить кого-то из них в самом что ни на есть потайном их убежище.
Эрагон выпотрошил, освежевал и обмыл тушки ящериц и грызуна, закопал все отходы поглубже, чтобы уберечь от падальщиков. Затем, собрав несколько плоских камней, он сложил нечто вроде небольшого очага, разжег в нем огонь и принялся жарить мясо. Без соли он ничем не мог сдобрить свое жаркое, однако некоторые местные растения, когда он растер их пальцами, придали мясу довольно приятный аромат и, самое главное, отбили запах крови, так что Эрагон как следует натер ими тушки.
Грызун был готов первым, поскольку оказался поменьше ящериц. Приподняв «крышку» своего самодельного очага, Эрагон поднес мясо ко рту и поморщился; он бы, наверное, так и остался бы сидеть, охваченный отвращением, если бы не нужно было присматривать за жарившимися на огне ящерицами. Это отвлекло его настолько, что он подчинился настоятельным требованиям своего голодного организма и стал есть.
Труднее всего было сделать первый глоток. Мясо застревало в горле, а вкус горячего жира показался и вовсе тошнотворным. Эрагона передернуло. Он дважды сглотнул всухую, и тошнота почти прошла. После этого стало легче. Он был даже рад тому, что мясо оказалось почти безвкусным – отсутствие вкуса помогало ему забыть, что именно он ест.
