– Тогда зачем же ты явилась прямо в Исткрофт? Куда безопаснее было встретить меня за пределами этого селения.
– Обстоятельства заставили. Как и тебя, впрочем, так мне кажется. Ты ведь и сам не очень-то хотел заходить в это селение, верно?
– Верно… – Эрагон понурился; на него вдруг навалилась чудовищная усталость, ведь он весь день был в пути, но он, отогнав усталость, указал на платье Арьи и спросил: – Неужели ты, наконец, решила отказаться от своих штанов и рубахи?
На губах Арьи промелькнула легкая усмешка.
– Только на время этого путешествия. Я прожила среди варденов столько лет, что даже и вспомнить не могу, сколько в точности, однако все время забываю, до чего люди упорны в своем желании разделить женщин и мужчин. Я никогда не могла заставить себя полностью принять ваши обычаи, даже если и не веду себя так, как обычно ведут себя эльфы. Кто мог сказать мне «да» или «нет»? Что мне носить и чего не носить? Моя мать? Но она находилась на противоположном конце Алагейзии. – Арья спохватилась, поняв, что сказала больше, чем намеревалась, и продолжила: – Так или иначе, а вскоре после того, как я покинула лагерь варденов, я имела весьма неприятную встречу с двумя погонщиками волов и вскоре после этого взяла и украла это вот платье.
– Оно тебе очень идет и отлично сидит.
– Одно из преимуществ владения магией – это отсутствие необходимости ждать помощи портного.
Эрагон рассмеялся. Потом спросил:
– И что же теперь?
– А теперь давай отдыхать. Завтра еще до восхода солнца надо постараться выскользнуть из Исткрофта никем не замеченными. Поверь, это было бы разумнее всего.
В ту ночь Эрагон улегся перед дверью на полу, а Арья устроилась на кровати. Это отнюдь не было вызвано тем, что Эрагон – мужчина или что он проявляет особую куртуазность, хотя он, конечно, непременно настоял бы, чтобы Арья в любом случае легла на кровати; скорее, это была просто мера предосторожности. Если бы кто-то вознамерился вломиться к ним в комнату, было бы странно, если бы он обнаружил, что на полу спит женщина.
Час за часом проходил без сна, и Эрагон лежал, разглядывая балки у себя над головой и трещины в деревянной обшивке, и никак не мог успокоить мечущиеся мысли. Он перепробовал все известные ему способы, пытаясь уснуть, но все время возвращался к мыслям об Арье, к их неожиданной встрече, к ее комментариям по поводу того, как он обошелся со Слоаном, а также, и чаще всего, к тем чувствам, которые он к ней питал. Что это были за чувства, он бы и сам не смог с уверенностью сказать. Он мечтал быть с нею, но она ответила ему отказом, и это сильно охладило его любовный пыл. Душа его была полна боли, гнева, отчаяния и тоски, ибо Эрагон не желал соглашаться с безнадежностью своих устремлений, но не знал, что тут можно еще предпринять.
У него даже сердце защемило, когда он прислушался к ровному дыханию Арьи. Было мучительно находиться так близко от нее и не иметь возможности хотя бы подойти к ней. Он терзал край рубахи, мечтая отыскать хоть какой-нибудь выход из сложившейся ситуации; смириться с неугодной судьбой он по-прежнему не желал.
До глубокой ночи он сражался с этими неспокойными мыслями, пока, наконец, усталость не взяла над ним верх и он не уплыл в давно поджидавшие его объятия сна. В мире снов он блуждал несколько часов, пока на небе не начали меркнуть звезды. Пора было покидать Исткрофт.
