Когда мое благоговение четырехлетнего младшего брата перед Эрнестом превысило все допустимые границы, я стал настоящим проклятием. Однажды мне было приказано идти вниз, прочь от ружей со щелкающими затворами и сверкающих клинков. Эрнест разговаривал с Джеком Пентекостом, другом детства и одним из членов отряда Красного Креста в Италии. Они оба сурово посмотрели на меня, и Эрнест произнес:
– Иди-ка вниз, братишка, а не то мы засунем тебя в машину для битья.
– А что это такое? – с дрожью в голосе спросил я.
Они наперебой начали рассказывать о чудесной европейской машине, в которой маленьких мальчиков хлещут ремнем до крови. Там лопасти вращаются со всех сторон, и никто не устает от порки, кроме маленьких мальчиков. Несомненно, была еще масса всяких ужасных подробностей, но я уже скатился вниз, подальше от этого кошмара, и ничего не слышал.
Наша семья и друзья Эрнеста скоро перестали обращать внимание на его ежедневное времяпрепровождение. Это не уняло бунтарский настрой Эрнеста найти самого себя в окружении атмосферы многострадального терпения, которое некоторые семьи испытывали по отношению к трудновоспитуемым молодым людям. Наш отец перешел от восхищения военными подвигами Эрнеста и приобретенным им жизненным опытом к ворчливому беспокойству о его здоровье.
Во время учебы в колледже Эрнеста часто беспокоили боли в горле. Полагали, что это, возможно, было вызвано инфекцией, занесенной в миндалевидные железы, почти вырванные концом палки, когда он был ребенком. Боли в горле стали постоянной неприятностью. В конце концов отец показал его своему другу со времен учебы в медицинском колледже, доктору Уэсли Гамильтону Пэку, специалисту в области лечения глаз, ушей, носа и горла. Тот аккуратно удалил эти железы, но сразу после операции Эрнест получил серьезную инфекцию горла.
Многие годы, подобно дедушке Хемингуэю с его раной, полученной от артиллерийского снаряда, Эрнест мрачно иронизировал по этому поводу.
– Я чуть не умер, когда мне выдрали эти железы. Это все после того, как я выжил на этой чертовой войне, – говорил он.
За сорок лет, прошедших после операции, он страдал от болей в горле больше, чем любая оперная звезда.
Первое послевоенное лето на Уоллун-Лейк стало чудесным для меня, потому что Эрнест был рядом. Удовольствие в этой компании было полностью односторонним. Как-то ранним утром, вскоре после переезда в коттедж, пока остальные еще спали, я вышел во двор. Вдруг из-под крыльца донеслись странные звуки. Тихонечко я распластался на земле и заглянул под пристройку. Прямо на меня смотрели два больших кролика бельгийской породы с рыже-белым окрасом. Они показались мне настоящими чудовищами, когда мы обменялись испуганными и изумленными взглядами.
Не было загадки в том, как они попали туда. Они были с фермы Бэкона, где мы покупали молоко, яйца и кукурузу. Семья Бэкон выпускала своих кроликов из клеток, чтобы они жили на естественном корме во фруктовом саду.
Я отошел от того места и прогулялся до пляжа. Скоро до меня донесся приглушенный выстрел ружья Эрнеста. Я подумал, что он подстрелил их обоих, возможно даже с одного выстрела. Я точно не был уверен, но выглядело убедительно.
– Я думаю, что мой брат подстрелил двух кроликов с одного выстрела.
– Где это было? – хотел знать мистер Бэкон.
– Прямо у нашего дома, первое событие за сегодняшнее утро.
В тот день произошла ссора между Эрнестом и Бэконами. После за кроликов надлежащим образом заплатили. Ни в то время, ни после я совершенно не понял, почему меня сурово отругали. Голос Эрнеста звучал низко и был холодным от злости.
