В этот момент мажордом раскрыл двери и провозгласил:
– Великий князь Константин Константинович!
В зале все мгновенно замерли, взоры обратились к дверям. На пороге появился изящного сложения человек во фраке. Это был дядя и первый советчик государя, поэт, драматург, президент Академии наук знаменитый К. Р. Всем обликом он соответствовал своему поэтическому призванию: высокий, стройный, вдохновенное лицо в обрамлении пушистых бакенбард, лучистые серые глаза, благожелательная улыбка на устах.
На шаг сзади держался двадцатидевятилетний атлет-красавец полковник Преображенского полка Аполлинарий Соколов. На нем ладно сидели парадный мундир с эполетами, галифе с крыльями и короткие сапожки с щегольскими серебряными шпорами, при каждом шаге издававшие тонкий, приятный для уха звук.
Азеф слыхал о Соколове, о его атлетических забавах и выходках. Сейчас он с любопытством и почему-то с некоторым страхом бросал взгляды на атлета: необъятная ширина плеч, громадный рост, озорной блеск глаз, мужественное лицо произвели на Азефа сильное впечатление.
Вошедшие отвесили общий поклон, и после этого Константин Романов направился к Женечке. Поймав ее руку, с нежностью прижался губами.
– Женская красота, – говорил великий князь по-французски, не отпуская руку Женечки, – самая великая и всепобеждающая сила. Сегодня, Евгения Александровна, вы – само совершенство. Благодарю за приглашение на этот прекрасный раут.
Женечка сделала книксен.
Соколов бодрым голосом произнес:
– Сейчас около буфета нам встретились Сипягин и Плеве. Шли очень сердитые. Что случилось?
Женечка тихонько и радостно засмеялась:
– Да у нас тут от споров всегда жарко!
Соколов весело продолжал:
– Мы, русские, удивительные люди, минуты без политики жить не можем и придерживаемся самых крайних взглядов – это уж непременно. Кстати, с Константином Константиновичем мы только что из Малого театра, там премьера – «Идиот» по Достоевскому. Мы сидели в одной ложе с великим князем Сергеем Александровичем. Он считает, что никаких послаблений власть не должна давать. И привел удачный пример: если из фундамента могучего здания начать вынимать камни, то это здание рухнет. Так, по мнению нашего губернатора, и с самодержавием: дай сегодня одно послабление, завтра революционеры потребуют десять. И чем им будем больше уступать, тем они сильнее будут раскачивать основы империи. До той поры, пока все государственное сооружение не рухнет.
Тут Соколов заметил социалистов и с откровенным любопытством, словно в зоопарке, начал разглядывать эти комичные фигуры, удивляясь: «Откуда эти чучела взялись на светском рауте? Ах, это небось все причуды Женечки!»
Азеф хотя и робел атлета, но, желая и тут отличиться перед своими товарищами, все же заставил себя задиристо спросить:
– И что же вы, полковник, предлагаете государству коснеть в средневековых порядках? Может, и крепостное право отменять не следовало?
Соколов решил потешиться. Он принял самый серьезный вид:
– Конечно нет!
Аргунов ужаснулся:
– Как, вы, господин полковник, крепостник?
– Мы, сударь, все крепостники, ибо находимся за крепостными стенами гостеприимного дома Евгении Александровны.
