Для Ферди всегда все складывалось отлично. Беллами вспомнил подробности карьеры Фердинанда Мотта. До начала 1939 года он ведал всеми внешними связями некой производительной фирмы. Ему хорошо – слишком хорошо – платили. А толку от него было мало. От него уже хотели избавиться, как подвернулся Вэнинг, и Ферди был принят в штат отдела «Ц». Для этой работы он был не так уж плох, имел вкус к тому, чтобы быстро и легко готовить материалы для печати.
Когда в ноябре произошло сокращение и он, Беллами и Марч были уволены, стало очевидно, что только Мотт знает, что ему делать. Он решил основать свой клуб – и это оказалось, черт бы его побрал, прекрасной идеей.
Беллами считал, что Ферди был недурным психологом. Он понял, что, когда начинается война, люди сначала становятся взбудораженными, а потом им все надоедает, и решил, что если есть подходящее время для того, чтобы нажиться на игорном бизнесе, то это именно военное время. Требовались лишь хороший уютный дом, правильно подобранная клиентура и красивая умная женщина, которая завлекала бы гостей. О лицензии на торговлю спиртным беспокоиться не стоило. Просто надо было предоставлять клиентам все, что они пожелают, и надеяться на чистую прибыль. Мотт выжимал из своего клуба все, что можно.
Для такой работы он был самый подходящий человек. Его любили. Он всегда хорошо держался и улыбался, был отлично одет, готов в любой момент угостить кого угодно, прекрасно умел поддерживать беседу, имел великолепные манеры и нравился женщинам – ну, во всяком случае, определенному типу женщин, не слишком разборчивых. Мотт умел произвести впечатление хорошо воспитанного человека, даже если он таковым не являлся, и его клуб посещали некоторые вполне приличные люди. А если случайно один-два игрока за столом оказывались немножко ловкачами, в этом Мотт не обязательно был виноват, он мог об этом и не знать. Беллами широко улыбнулся, вспомнив, что грубость, допущенная им в доме Кэролы, не была абсолютно ничем спровоцирована. В ней не было никакой необходимости, но Беллами хотел рассердить Мотта и добился своего.
Он мрачно подумал, что Ферди сейчас обхаживает Кэролу.
Беллами вздохнул, постучал по стеклянной перегородке, делая знак водителю остановиться, не слишком твердо держась на ногах, вышел из такси и расплатился. Вдоль улицы тянулись шикарные жилые дома. Беллами вспомнил, что Фреда просила его войти через боковую дверь.
Он повернул в переулок справа от их дома, затем в проход, разделявший два блока, и дошел до их черного хода. Толкнув дверь, вошел и стал подниматься по лестнице на третий этаж. Там он проследовал вдоль задней стены квартиры Вэнингов, зашел в закуток, куда выходила задняя дверь кабинета Филипа Вэнинга, и подергал ручку. Замок был на предохранителе, как и сказала Фреда. Беллами открыл дверь, вошел и тихо закрыл дверь за собой. Свет был включен.
Он пересек кабинет, открыл противоположную дверь, прошел через довольно большую столовую в гостиную. Он ожидал увидеть здесь Фреду и был удивлен, не найдя ее.
Он прошел дальше через короткий коридор, ведший в спальню и ванные. Раз или два он позвал: «Фреда!» – никто не ответил. Потом увидел, что дверь в ее комнату в конце коридора полуоткрыта. Он подошел и постучал. Ни звука в ответ. Беллами толкнул дверь и вошел.
Первое, что он увидел, была нога Фреды. Она свисала с кровати – это была очень красивая нога. Беллами походя заметил, что на ней была изысканная туфелька на очень высоком каблуке.
