Еще раз про любовь. Сборник рассказов - страница 7

Как только я научилась писать, начала сочинять сказки и стихи. Все дети начинают с этого, но мои родители очень гордились. Стихи были с рифмой и белые, пафосные и лирические. Вот один из пафосных: «Юрий Гагарин погиб. Но память осталась у нас. И улица запамятовалась нам. Но вот проехал трактор. Остались ямки от него. Какой же теперь Гагарин, если он погиб?» Стих, скорее мой первый репортаж, написан не в день гибели космонавта, как можно подумать. Просто отец пришел домой и эмоционально рассказал, что испортили дорогу на улице Гагарина – проехала какая-то тяжелая техника, и наш советский почему-то очень хрупкий асфальт вздыбился. Он возмущался: «Когда асфальт укладывали, надо было добавить…» (шло незнакомое для меня слово – отец года два учился в горном институте и потому, по его мнению, разбирался в любых породах). Но были стихи и более гладкие, в основном посвященные кошкам. «Спит Марина сладко в шали пуховой. Разбудил Марину ветерок шальной».

Котят я приносила домой чуть ли не с каждой прогулки. Подбирая очередного больного заморыша, я никогда не открывала дверь в квартиру своим ключом, висевшим у меня на шее на веревочке, – а звонила: вдруг меня не пустят домой. Мама, как самая быстрая, открывала, мы молча смотрели друг на друга, потом она вздыхала, открывала дверь пошире, и я, прижимая драгоценную ношу, входила. Мама мыла котенка, я давала ему человеческое имя. Чаще всего найденыши умирали – помощь оказывать им было поздно. Тогда мама брала лопату, мы с ней уходили в угол нашего двора и хоронили несчастного. Я ревела, а мама говорила: «Чтоб я еще раз согласилась взять! И ты больше никого не приноси!» Но история повторялась. Со временем в углу выросло кошачье кладбище.

Музыка на нервах

В детском саду я была личностью довольно заметной. Не из-за того, что получала первые места за пластилиновые композиции или рисунки – их получали, наверно, все по очереди. Популярность я получила из-за своих выступлений: играла в детсадовском ансамбле на металлофоне. Хорошо помню, как шла к инструменту в числе других детей, как начинала играть, а дальше провал в памяти, потом очухиваюсь – аплодисменты, и все улыбающиеся или вовсе хохочущие родители смотрят в мою сторону. До сих пор не знаю, что вытворяла, играя всего-навсего «Во поле береза стояла…» Подозреваю, что не стеснялась в мимике и жестах, подобно знаменитым музыкантам, беснующимся у рояля. Во всяком случае, детсадовская врачиха отговорила моих родителей покупать мне пианино. Она считала, что я слишком впечатлительная, и если музыка на меня так действует, то это самым отрицательным образом повлияет на мою и без того неустойчивую психику.

По системе Станиславского

Фантазирую, приукрашиваю или утаиваю я до сих пор, а вот откровенно обманывать отучили еще в детском саду. Аппетит у меня был плохой, а противные казенные супы и остывшие макароны тем более не вызывали интереса. Чтобы от меня отстали и не кормили насильно, я в тот роковой день стала подпрыгивать на стуле, сгибаться пополам и притворно хныкать: «Ой, как у меня болит живот!..» Мне поверили и отстали. Хоть бы подумали: а как же компот, который я тут же удовлетворенно выпила на их глазах? Никогда раньше я не спала во время тихого часа, обычно крутилась и вертелась от повышенной энергичности, а тут, счастливая, что все удалось, заснула. Разбудили. Открыв глаза, увидела, что надо мной склонились люди в белых халатах, и меня, онемевшую от ужаса, на скорой увезли в больницу. И продержали там почти месяц. Каждый день делали болезненные уколы, «потому что мяса я не нарастила», какие-то жуткие процедуры и исследования. Но самое страшное было в том, что я, пятилетняя, впервые оказалась вне привычной домашней обстановки. Помню несчастное мамино лицо, смотревшее на меня сквозь стеклянную дверь детского отделения.