Последние мои слова произвели на нее эффект взорвавшейся бомбы.
– Мама! – завопила она так, что у меня зазвенело в ушах. – Мама! Он снова хочет идти пьянствовать! Мама, что же делать?! – она вскочила, запахнула халат, вцепилась руками в волосы, и, сделав по комнате круг почета, бросилась вверх по лестнице, сотрясая пространство пронзительными воплями: – Пусть меня небо уже приберет, мама! Он опять за свое! Не успел протрезветь, и снова в бой!
– Я тебе говорила, скотина старая! – услышал я соответствующие вопли матери, адресованные ее мужу. – Говорила?! Говорила, что ты доведешь парня до алкоголизма?! Вот, любуйся своей работой! О, Господи, помоги этому несчастному могильщику обрести покой в душе! Избавь его от порока! О, небеса, не дайте мне на старость лет остаться без куска хлеба!
– Мама, встань с колен! – кричала дочь. – Сейчас не время валяться по полу! Он хочет уйти, понимаешь?! Он хочет бросить нас в голоде и холоде!
Два чувства, уже знакомых мне, вновь ярко дали о себе знать в тот момент, когда я поднимал старый плащ, который мне ранее одолжил Бездарщина. Во-первых, странное чувство того, что и моя воля, и моя логика умеют отделяться от меня; они, вроде бы, и подчинялись мне, но только тогда, когда им это было выгодно, и в любой момент могли взбунтоваться и перейти на сторону моего оппонента и начать склонять меня же в его сторону. Во-вторых, вновь я испытал острое и колючее, но совсем мимолетное ощущение, что все происходящее словно высосано из пальца; все, что меня окружало, вновь показалось мне игрушечным, хрупким и ненадежным.
Тем не менее, мне вдруг стало очень стыдно. Эта странная семья (в первую очередь, ее женская часть) все-таки сумела заставить меня чувствовать вину и самое главное! Главное, и по-настоящему страшное. Я признал себя мужем этой девушки. Алкоголиком и могильщиком! Признал в один момент, потому что так было нужно! Не мне, а им. Лишь на одну секунду в моей голове пронеслось подозрение, что люди эти подставные, еще одна часть эксперимента, просто приставленные ко мне актеры; в пользу этой теории говорило их знакомство с Гильотиной, а против нее свидетельствовало доверие Георга. В любом случае, теория эта, каковой бы она ни являлась, была отброшена мной, как абсурдная и даже смешная. При этом я не сомневался в том, что я ученый, что Гильотина уже убил Георга, и сейчас охотится за моей головой. С того момента я стал жить как бы одновременно в двух реальностях, не противясь ни одной из них. В одной реальности я был ученым, на котором последние три месяца тестировали разработанный им же препарат; в другой реальности я был могильщиком, который три последних месяца провел в запое. В одной реальности Гильотина был моим палачом, в другой реальности Гильотина был моим собутыльником.
Итак, я накинул плащ и поспешил подняться в гостиную, наполненную разжигавшими аппетит ароматами и содрогавшуюся от криков двух женщин. Увидев стол, сервированный всевозможными яствами в честь моего возвращения, я очень засомневался в правдивости трехмесячного голода, которому я якобы подверг обитателей этого дома.
– Смотри, мама! Он уходит! Мы ему последний кусок отдаем, а он вновь уходит! – визжала моя жена, под последним куском подразумевая жареного гуся, различные паштеты и закуски, копченую рыбу и салат из омаров.
– Так, тишина! Я еще никуда не ушел, – воскликнул я.
