– Сестренку мою не обидишь, знаю. А если в Поммерн увезешь, так оно и лучше будет. Нравы у нас пока что диковатые, как известно…
Тут Свиристел страдальчески поморщился.
– Слушай, – сказал он. – Если мальчонка у вас получится, назови Павлушкой, лады? В честь родителя моего. А то и не знаю, смогу ли сам уважить.
– Т-так вы согласны? – запинаясь спросил барон.
– Я-то?
Свиристел отвернулся, смахнул что-то с бороды и вдруг рявкнул:
– Аленка! Где ты там прячешься?! Ну-ка, озорница, стань перед мужем своим!
* * *
За дверью послышались торопливые шаги. Алена вошла низко кланяясь. Нарядная, в лучшем своем сарафане, пахнущая иноземными духами. С косой, заранее уже упрятанной под платок. На вытянутых, дрожащих руках, несла она бархатную подушечку, а на подушке – символ женской покорности. Злую, змеей свернутую плеть.
Просвещенный померанский барон ужаснулся.
– Алена Павловна! Голубка моя, да как вы могли подумать-то такое…
– А ты не спеши, не спеши, Альфред, – вдруг захохотал Стоеросов. – Пригодится еще!
Потом повернулся к Алене и сказал:
– Ну что, сестренка? Откомандовалась?
– Спасибо тебе, Свиристелушко, – кусая губы, сказала Алена. – Век молиться за тебя буду! Скучать буду…
Она заплакала, уткнулась в братину грудь и тихо спросила:
– Прошка сказывал, что имение ты продал. Уедешь теперь?
– Теперь-то да, теперь-то что? Можно.
– Ох, слава те, господи! Услышал молитвы… А к нам вернешься? Обещай!
– А чего? Вернусь, – сказал Стоеросов. – К вам – вернусь. Запросто. Только не с той стороны куда ухожу.
Обенаус покачнулся.
– С любой, Свиристел… Ну что тебе сказать? Покуда я жив, мой замок – твой дом. Только вот что…
– Что?
Обенаус качнулся сильнее, вцепился в плечо нового родственника и сообщил, что после кавальяка, шериса и стоеросовки пить больше не сможет.
– Да уж, зятек, – сочувственно кивнул Свиристел. – И не стоит. Впрочем, Аленка особо-то и не позволит, присмотрит она за тобой.
– Давайте посидим на дорожку, – предложила Алена.
И они сели. А Прошка выскочил, закрыл за собой дверь и плотно прижался к ней спиной.
– Господи, господи, – бормотал он. – Ну, пошли ж ты и мне кого-нибудь. Всех, ну вот всех сегодня люблю. До ужаса! А поцеловать некого…
И тут он увидел Кликуна.
– Ба! Есть, значит, кого. Ах ты ж… скотина безрогая! Ну, и тупой же ты угол. Ах ты ж… тригонометрия!
Он выволок стряпчего, от всей души двинул в подлую рожу, а под зад пинком наладил. Кликун, не проронивший за время визита ни слова, остался верен себе и на этот случай, – даже по лестнице скатился все так же молча. Падал умело, сберегая голову, кошель, да письменный ящик. В общем, привычен был мужчина.
* * *
Мужики в сенях вставали, потягивались, разбирали оружие и по одному исчезали в узкой дверце, ведущей в необъятные подвалы Стоеросовой домины. Там, меж винных бочек, уж был открыт лаз; в подземном ходе горели лампады.
А Прошка раздобыл кисть с ведром известки, после чего вышел на улицу.
Толпа заволновалась.
– Эй, Прохор! Ну что, ну как там? Свиристел бороняться будет или в Изгойный подастся?
– Щас, – важно сказал Прошка и принялся малевать на воротах корявые буквы:
ПРОДАНО.
СОБСТВЕНАСТЬ КУФЮРСТА ПАМЕРАНСКАВО
Толпа заволновалась сильнее. Прошка поставил точку, полюбовался, потом добавил:
И БАРОНА ИХНЕГО
ИМЕНЕМ АЛЬФРЕД
– Прохор, Прохор! Это как то есть продано?
Прошка уселся на скамеечку, достал кисет.
– Обыкновенно, – сказал он. – За деньги.
