– Дядько Тимофей! Не могут они ждать. Никак. А ну как посольство пожгут? Или с послом чего учинят?
– А ну как корабли в мост уткнутся? Тогда что? Идите вон лодку нанимайте.
– Время упустят! Лошадей девать некуда. И потом, нет же никаких кораблей. Ни сверху, ни снизу по течению. Ты сам посмотри!
Тимофей осмотрелся. Кораблей и впрямь не было видно.
– Дядько, они же не бесплатно просятся, – жарко зашептал Говорило. – Мне заплатили, а тебе заплатят еще больше. На, полюбопытствуй!
Он вытащил из-за пазухи увесистый мешочек и тряхнул его. В мешочке звякнуло.
– Целая куча цехинов, – бубнил стряпчий. – Золотые! Всей твоей команде хватит! Нет, ты поглянь, поглянь!
Говорило развязал тот мешочек, а в мешочке тускло желтело. Кто хоть раз видел эту желтизну, потом ее ни с чем не спутает…
* * *
И заколебался мостовой старшина Тимофей Кликун, было дело. Такого количества золота ему еще никто не показывал, в глазах аж зарябило. И не мешочек перед его глазами приплясывал, но пожалуй, что и мешок; с трудом держал его на весу хлипкий родственничек, аж вспотел. Даже непонятно стало, как он этакую-то калиту за пазухой уместил, богатырь.
Но зародилось в душе у Тимофея и неясное понимание. Что-то здесь было не так, ей-ей не так. Слишком щедрой выглядела плата. А был Тимофей уже и немолод и в переделках разных побывать успел. Из тех переделок вынес опыт: ежели сомневаешься, то не спеши. А если больно много сулят – сомневайся. К тому ж и Говорило – плут известный, родичи за него кину платили синанцам обманутым. Слобода дважды предупреждала его за темные делишки. Между тем третьего предупреждения не бывает – род отказывается от человека. Ибо сказано в Заповедном: где двух предустережений мало, там третье не поможет.
И тут Тимофей заприметил, что сильно как-то пыжится, все вверх тянется мелковатый стряпчий. Взобрался на настил пешеходного тротуара, на цыпочки встал, вроде норовит загородить южную часть горизонта.
Тимофей сдвинулся вправо, и Говорило туда же подался. Тимофей – влево, и – опять перед ним растопыренная фигура. Даже слышно, как в животе бурчит у племянничка троюродного.
– Ты зачем это вид мне застишь?
– Разве?
– А ну, брысь.
Говорило неохотно сдвинулся.
– Эге, – с огорчением сказал Тимофей.
Стареющие, но дальнозоркие глаза помогли ему различить между крестами и куполами Полуденного Посада несколько белых пятнышек.
– А чего, чего там? – разволновался Говорило.
– Да вроде паруса.
– Не может быть!
– Сейчас проверим, – сказал Тимофей, доставая из футляра зрительную трубу.
– А дай-ка, я посмотрю, а, дядя? – вдруг попросил Говорило.
Давать не стоило. Тимофей это чувствовал. Но все же дал, чтобы немного смягчить неизбежный теперь отказ в главной просьбе родича. Хоть просьба эта все меньше и меньше ему нравилась.
– Ан нету ничего, – сказал Говорило. – Почудилось.
– Ну да, почудилось!
В этот момент, пришпоривая лошадей, на мост въехали бубудуски.
– Эй! Вы куда это? – крикнул Тимофей.
Тут Говорило протянул ему трубу.
– Да вот, сам посмотри, дядько Тимофей! Ничего нету.
И вдруг труба из его руки выскользнула. Хорошая такая труба. Дорогая, в померанском городе Люстриц сработанная. Тимофей ахнул, наклонился, глядя, как она летит, кувыркается, плюхается в Теклу.
А потом что-то тупо стукнуло его по затылку, и в глазах потемнело. Он еще почувствовал, что кто-то ухватил его за ноги и, кряхтя от натуги, переваливает через перила. Тимофей попробовал за что-нибудь ухватиться, но руки не слушались, были как ватные.
