Эскизы любви - страница 14

– А в ком?

– … в клиповом мышлении.

…

– Будешь яичницу?

– А что? У меня есть выбор?

– Конечно. Или да или нет.

– Тогда уж либо остаться голодным или быть объяиченным.

– Это что? Твое новое изобретение?

– Ну, по крайней мере, мое, а не услышанное где-то там. В виде клипового мышления.

– Забудь.

– Ну зачем же?

…

– … пережарено…

– Лучше, чем ничего.

– Вопрос спорный.

– Это не вопрос, это ответ.

– Может быть вместо филологии что-нибудь еще к завтраку?

– Клиповое мышление?

– Хоть что-то…

…

– А почему бы нам, хотя бы в марте, не начинать день с чего-то другого?

– Например? Ты имеешь ввиду яичницу?

– Далась тебе яичница.

– Вообще то она тебе далась. Отдалась.

– Нет. Я имел ввиду начать день с согласия?

– Чтобы закончить параксизмом любви?

– Ну хотя бы молчанием в любви.

– Как ты себе это представляешь? «Молчание в любви»…? И это в марте?

– А причем тут март?

– Вот именно.

– Я согласен.

– С чем?

– С клиповым мышлением, когда …

– Когда нет мозгов, но есть мышление?

– Примерно.

– А точнее?

– Когда ты воспринимаешь мир по кускам, какой-то нарезкой и сам соединяешь их воедино, как сам хочешь, по своему усмотрению.

– Но ведь так было всегда?

– Нет. Раньше были романы, длинные и нудные…

– А теперь секс, когда ты кого-то и секс – когда тебя кто-то?

– А причем тут мышление?

– Вот именно?

– Кто о чем, а …

– Да-да. Именно. Кто о чем и каждый о том, чего ему не хватает.

– Ты хочешь сказать, что и секс становится клиповым? По кусочкам, то там, то тут, то с этим, то с тем?

– Вот, наконец то, и проявилась твоя сущность.

– Поговорили. Может быть это все-таки март?

– Не знаю. … надеюсь. Вечером узнаем точно.

«Осень»

Возможно, то, что вне нас, не зависит от нас. Но может быть мы хотя бы можем что-то использовать, что вне нас для нас?

В свои слишком лет он хорошо знал эти признаки влюбленности, когда в тебе неизвестно откуда, как и почему появляется и поднимается все выше и выше ожидание чего-то иного, необычно приятного и готового в любой момент исчезнуть, оставив после себя что-то, состоящее из легкой грусти, печали и радости. От того, что могло бы быть, но не случилось, кажется даже, что и было, но как-то так неясно, размыто и неопределенно. Причем сейчас он уже ясно понимал, что не хотел этой ясности и определенности, не хотел завершенности, всегда грозящей длинными и, в общем-то, бессмысленными разговорами, попытками примириться и все начать сначала, начать то, что уже себя безвозвратно исчерпало. И это при том, что оба уже знали – будущего просто нет и быть не может.

…

– Почему ты мне ничего не говоришь?

– Разве?

– Если и говоришь, то почему я этого не слышу?

– Действительно?

– Ты хочешь сказать, что у меня что-то со слухом?

– Ну вот видишь. А ты спрашиваешь почему я ничего не говорю? Я же спрашиваю…

…

– Нет, это я спрашиваю.

– Но я же отвечаю.

– Странно. Мне казалось, что говорить, спрашивать и рассказывать это три разные вещи.

– Возможно. Об этом стоит подумать.

– Может быть подумаем вместе?

– Почему бы и нет?!

– Вот и договорились. Давая вечерком все и обсудим.

– Согласен.

…

И когда они успели научиться так разговаривать?! Ему казалось, что лучше всего они разговаривали молча. Или нет. Нет, да, лучше всего было тогда, когда они занимались любовью. Впрочем, когда они последний раз занимались любовью? Да и было ли это любовью? Уже трудно сказать. Наверное, тогда это они так и называли. Друг для друга. А вот как они это называли для самих себя? Надо вспомнить.