Когда мы подъезжаем к моему дому, я помогаю ей выйти из машины, и мы не спеша поднимаемся по ступенькам. У меня дома нет ничего особенного, простая двухкомнатная квартира. Когда живешь один, это все, что мне нужно.
Отпирая дверь, я наблюдаю за ней краем глаза. Она оглядывается вокруг, как будто ее что-то настораживает или тревожит.
Получается, я приютил ее, но я не собираюсь засыпать ее вопросами о жизни. Видимо, это потому, что сам ненавижу, когда люди так поступают со мной.
Сегодня я как всегда сидел в баре, пил пиво и пытался понять, какого черта делать со своей жизнью, так что не похоже, что девушка прервала что-то важное.
— Ты голодна? — спрашиваю я, как только мы заходим внутрь.
Сейчас еще не очень поздно, так что я еще могу приготовить ей что-нибудь поесть, к тому же она выглядит так, будто ей не помешает хорошая домашняя еда.
— Конечно, — говорит она и проходит немного вглубь дома.
Ее глаза наполняются удивлением, когда она осматривает стены.
Я решаю оставить ее ненадолго и иду на кухню, чтобы понять, что я могу приготовить для нее. Осмотревшись, я понимаю две вещи. Во-первых, завтра мне нужно сходить в магазин за продуктами, а во-вторых, замороженная пицца – это все что у меня есть. Вряд ли это та самая домашняя еда, которую я представлял, думая о том, что могу ее приготовить. Как я могу стать хорошим мужем или парнем, если у меня в холодильнике вечно пусто? Какого черта? Почему я об этом думаю?
Засунув пиццу в микроволновку, я вернулся в комнату и увидел, что она стоит возле стены, и ведет пальцами по моим фотографиям. На многих я в парадной форме, на некоторых с оружием. Она смотрит так пристально, как будто живет моментом на этой фотографии. Пройдя вдоль стены, она останавливается возле одной из фоток, на ней один из моих братьев и я. Я не могу вспомнить точное место, но радость на наших лицах говорит о том, что это было время до того, как взрослая жизнь взяла нас в оборот.
Я позволяю себе рассмотреть ее еще раз, так как освещение в баре было очень плохим. Она красива, нет, она великолепна, даже несмотря на эту нелепую одежду, которую она носит. Ее бедра шикарны, их можно заметить под широкой юбкой, и, если присмотреться, я вижу, что под рубашкой у нее пышная грудь. Мой член твердеет при одной мысли о том, чтобы раздеть ее догола и провести пальцами по ее нежной коже.
Эй, дружище, остынь.
Словно почувствовав, что я стою и смотрю на нее, она поворачивается, одернув руку, как будто ее застали за чем-то недозволенным. Ее кремово-белые щеки покраснели от смущения.
— Прости меня. Я не должна была трогать твои вещи.
Ее слова такие тихие, как будто она говорит их не для того, чтобы я услышал.
— Не извиняйся, ты не сделала ничего плохого, — успокаиваю я, проводя рукой по волосам. — Я хотел приготовить тебе что-нибудь, но, как оказалось, мне давно пора по магазинам, поэтому я разогрел пиццу. Надеюсь, ты не откажешься.
Она кивает, но больше ничего не говорит. Я не знаю, почему меня так тянет к ней, но решаю отогнать свои сомнения. Тишина окутывает нас, пока она ходит по комнате, рассматривая каждый предмет, всякие безделушки и книги на полках.
На кухне звенит таймер, сообщая мне, что пицца готова, и я иду проверить ее. Обнаружив, что она пузырится от чрезмерного нагрева, я вытаскиваю ее, выключаю духовку и достаю две бутылки воды из холодильника. Полина нерешительно заходит на кухню, когда я нарезаю пиццу.
