Уходит капитан в далёкий путь,
Не видя девушки из Нагасаки…
В толпе голосов сразу слышен был один, сильный, красивый, – голос трудного подростка Шамина. Голос этот, легко и медленно летящий в темноте над двором, будто не замечал надсадных, дурацких слов песни, он пел о чём-то другом – и слушать хотелось… Но всё вдруг смолкло разом, смешалось – это Шамин заметил Саню, и над двором разнеслось:
Фраер ходит в галстучке зелёном,
Ждёт тебя, тоскуя, у ворот,
Только он надеется напрасно,
Это ясно…
Это Сане посвящалось, сомневаться не приходилось: трудный подросток терпеть не мог учителя географии.
Они долго бродили в темноте по дворам, но в конце концов им повезло.
– А я тебе говорю – домой! – кричали из форточки.
– Ещё рано! – упрямился в темноте мальчишеский голос.
– Валера, ты слышал, что я тебе сказала?!
– Ну, мам!
– Нечего мамкать, домой!
– Ну мамочка!
– А уроки сделал?
– Сделал!
– Не ври!
– Ну мамусенька!
– Чтоб через десять минут был дома, – сдался взрослый голос.
– Через пятнадцать! – ответил невидимый во тьме Валера и умчался в глубину двора, где неистово лупили по мячу и вопили гневно: «Толик, пас!»
– Вон гаражи, – сказал Кукарека. – Только кошек уже нет… Что они, дуры, что ли, сидеть и ждать…
За гаражами действительно был пустырь, заросший высокой полынью, а в центре полынного пространства странно светилась новенькая телефонная будка, светилась не электричеством будто, а оттого, что внутри её был огонёк: Петухова Юля в алой ветровке. Петухова из десятого «А» была тихая, серьёзная девочка, смуглая, темноглазая, совсем не похожая на своего белобрысого, конопатого брата.
– Замёрзли? – почему-то сердито спросил Саня. Впрочем, он был сейчас не Саня, а Александр Арсеньевич.
Юля помотала головой.
– Ну пойдёмте. Я вас провожу…
Они пошли сквозь сухие, пыльные заросли полыни. Молчали. Кукарека унёсся куда-то вперёд, Александр Арсеньевич шёл рядом с Юлей и понимал, что необходимо немедленно заговорить. Сказать что-нибудь такое… Взрослое, серьёзное, что положено говорить учителю при встрече с ученицей. Например: «Н-да, вот скоро вы кончите школу… Этот год у вас решающий, Юля». Или: «Вы уже решили, Юля, куда будете поступать?» Но Александр Арсеньевич упорно молчал, и лицо у него было очень сердитое, будто он собирался поставить Петуховой единицу. Так дошли до дома и остановились у подъезда. Нужно было сказать: «До свидания» – и идти домой. Но Александр Арсеньевич стоял и продолжал молчать. И Петухова молчала тоже. А Кукарека носился где-то.
– Ну, я пошёл… – произнёс наконец Александр Арсеньевич.
– До свидания… – ответила Юля.
Постояли ещё. Лицо Александра Арсеньевича приняло вдруг отчаянное выражение. Он сказал:
– Мы завтра в лес идём… Пойдёте с нами?
– Пойду… – сказала Юля.
…Назавтра было ветрено и хмуро. На переменах за Александром Арсеньевичем ходили и канючили:
– Ну пойдём всё равно, а?
Географический кружок всю неделю жил в ожидании субботы, когда можно будет схватить рюкзаки и – прощай, мама, прощай, школа, прощайте, дома и улицы…
А Александр Арсеньевич и не думал отменять выход: в лесу было много дел. Надо было устраивать зимнюю стоянку, надо было расчистить исток речки Ути, основательно загаженный за лето «дикими» туристами. Надо было готовиться к соревнованиям по ориентированию. Ну и просто – хотелось в лес…
Из электрички они вышли прямо в пасмурный, тёмный вечер. Звёзд в ночи не было. Лес впереди стоял сгустком холодной, пугающей тьмы и молчал насторожённо. Лес никого не ждал сегодня. Но через пустое, продутое ветром поле двигалась к нему цепочка путешественников. Впереди Александр Арсеньевич – учитель географии, а за ним – ученики, упрямые, непослушные дети, которым в этот унылый вечер не сиделось дома, тянуло в леса…
