Заколдованный в детстве, забытый
И оставленный у закрытой
Двери
Ожидать одиноким зверем.
…И в скитаниях по лесам
Стал немножко волшебник сам.
Зверь – он чувствует, где болит.
«Вот и встретились, – говорит, —
Не стесняйся, купец, рассказывай.
Любо слушать голос человеческий.
Я лишь облика лишен, но не разума.
И скучаю по правильной речи».
Тут купец разинул рот,
А тот: «Короче!
Говори-ка лучше сразу про цветочек».
Стал рассказывать про дочек, про Настеньку
И про гусли-самогуды, и про зеркальце,
Про цветочек, который, к несчастью,
Согласился привести из стран неведомых,
Про дорогу, про лютых разбойников,
Про друзей своих товарищей, покойников.
И еще говорил, и каялся,
Проклинал свою тяжкую долю,
И рыдал, и молился, и маялся,
Думал: смерть пришла,
А пуще неволя.
…А в ответ ему – лишь ветер да речка.
Только эхо прокатилось по опушке.
И еще какой-то рев нечеловечий.
Аж мурашки пробирают до макушки.
…И как будто земля под ногами
Покачнулась и, застонав,
Расползается под сапогами
И цепляется за рукав,
И сгибает к себе, наклоняя,
Для того, чтоб навеки обнять…
Но в последний момент отпускает
И дает отряхнуться и встать.
«У меня – есть то, что ты ищешь.
У тебя – есть то, что мне надо.
Тут все так, сколько дашь, столько взыщешь,
И свобода – обоим награда».
И тогда он повел его в чащу,
Показал все как есть, и как будет,
И сказал: «Кто ищет – обрящет.
Ну а там – уж как Бог рассудит».
Так сказав, взял земельки, горшочек,
Колупнул из-под ног цветочек,
Когтем ткнул, посадил в горшок,
Поглядел на него очень нежно…
А потом протянул небрежно.
Неказистый лесной цветок.
«Это он. Не смотри, что вяленький,
Тот заветный Цветочек Аленький.
Я хранил его для девицы,
Что захочет в меня влюбиться.
Отправляйся домой, скажешь:
«Здрасьте, собирайся в дорогу, Настя.
Пусть судьба твоя там решится:
Суждено ли тебе влюбиться?»
И молил купец, уговаривал,
Предлагал свою жизнь никчемную,
Плакал, землю ел, кричал, разговаривал…
Только зверя не проймешь с душою черною.
И поехал домой восвоясь,
Огорченный и очень боясь.
Папа дома. Пришел. Невредимый.
Только сумрачный, нелюдимый.
И богатства принес, и подарки.
Дочки – рады – играют в шмотки.
Гусли сами поют песни…
На столе печет кулич самобранка.
Папа сел. Вздохнул. Выпил водки.
Только водка не берет. Хоть ты тресни!
А кто глянется в чудо-зеркальце —
Только ахнет да перекрестится.
А на стуле у подоконника
Сидит Настя с лицом покойника.
Перед нею горшок с цветком.
И она не знает о ком,
Но мечтает, боится и ждет.
И уйдет к нему… И уйдет.
То ли дерево стонет от ветра,
То ли птица кричит в лесу,
Только катится, катится эхо,
А потом, зацепившись за сук,
Вдруг
Повиснет над головою,
И совьется на шее петлей.
Потому что тебя – нет со мною.
Потому что с ним – нет ее.
Быть страшилищем в чаще не страшно.
Лес
Все примет своей наготой.
Пропадешь – не заметит пропажи,
Но зато
Подарит покой.
Страшно жить одиноким, бездонным
В этом сумрачном диком лесу,
Что когда-то был твоим домом,
Наступать ногой на росу
Там, где раньше – колонны и своды,
Мрамор стен, зеркала, балы
И иллюзия полной свободы,
И невидимость кабалы.
Где друзья напивались допьяну,
…Все теперь поросло бурьяном.
Зарастает из года в год,
Но он там все равно живет.
Да. Он там живет все равно.
Потому, что верит в одно —
Только чудо может спасти.
Значит, чудо надо найти.
