* * *
А вот на самом деле: почему нет? Ведь многие уезжают… И приживаются там. И вполне довольны.
Просто я — другое дерево. Наверное, слишком укоренённое. Моя почва – русский язык. Мой воздух – русский язык. Я укоренена в русском языке. И в любви к моим близким. Такие деревья пересаживать опасно. На новом месте они просто гибнут…
Как написала Людмила Окназова:
Я – такое Дерево!
Господи, прости…
Вот и я – такое дерево. И другим мне не быть. Никогда…
* * *
Всю зиму и весну писала стихи о цирке…
Цирк – это был МОЙ мир, и в нём я спасалась от реалий своей теперешней жизни.
Когда до меня дошло, что цирка у меня больше никогда не будет, на меня такая ностальгия накатила!..
* * *
Где вы, бродячие гимнасты,
Покинувшие отчий кров?
Где ваши скрипки, ваши астры
В петлицах пыльных сюртуков?
Сегодня в сумраке заката
Мне вдруг почудилось опять:
Уже натянуты канаты,
Смычки настроены играть…
И я окошко распахнула
И глянула в квадрат двора, —
Но там, внизу, как пёстрый улей,
Кружилась только детвора…
Малыш среди ромашек топал.
Над крышей – куполом – закат.
И я подумала: вон тополь,
Там можно зацепить канат…
Передо мной как будто постоянно разыгрывалось цирковое представление. И это представление рвалось на бумагу! Слоны, лошади, гимнасты, фокусники… И, конечно, клоун. Мой Клоун. Другого клоуна в МОЁМ цирке быть не могло…
посвящается Леониду Енгибарову
Он выходил —
лукавый шут, мартышка!
В огромном фраке, фалдами пыля…
Смычок в кармане,
скрипочка под мышкой,
Измятой шляпы пыльные поля.
Вот в позу встал.
Поправил бант атласный.
Приладил скрипку – и хотел начать.
Но тут пошли ужимки и гримасы,
Прыжки,
паденья,
слёзы в три ручья…
Он так смешно терял смычок и шляпу!
Листками нот всё забросал вокруг…
Он скрипку тряс,
просил,
грозился,
плакал, —
Он так хотел извлечь хотя бы звук!
Всё было тщетно.
И паяц несчастный —
Чем вызвал у толпы восторга крик —
Взял скрипку
и разбил её на части!
И вдруг опомнился.
И над смычком поник…
Опять я вспомнила то пепельное лето…
Тебя – мой незадачливый скрипач.
Унылый бант, горошек на жилете…
Смешон – хоть плачь!
МОЙ цирк. Который был впаян в моё сердце, как кардиостимулятор.
…Когда затихнет в душном зале смех
И в раздевалке шарканье и топот, —
В пустом партере тополиный снег
Повиснет меж колонн дремотой тёплой…
Когда артисты по домам уйдут
В сопровождении поклонниц пылких, —
Униформисты клетку разберут
И мётлами сметут с ковра опилки.
Тогда реклам рассыплются огни…
И подсчитает выручку кассирша,
И растворится вестибюль в тени,
И шорохи дождя манеж услышит…
И, вспоминая о прошедшем дне,
Задёрнут желтоватой, мутной дымкой,
Манеж лежит как бы на тёплом дне
Уютного мирка, где спят в обнимку —
С котёнком лев и с воронёнком лис…
Ущербная луна обходит купол…
А где-то, в дальнем уголке кулис,
Влюблённая в Петрушку плачет кукла…
Написала целую книгу. И назвала её «Тёплый купол».
* * *
Прибежала радостная и взволнованная мама:
– Тебе звонил Юрий Никулин!
– Никулин? А по какому поводу?
– Вот его телефон. Он просил перезвонить ему. Короче: он теперь в редколлегии циркового журнала, и хочет напечатать твои стихи! У него что, есть твои стихи?
– Да, когда-то давала почитать… Ещё когда в цирке работала осветителем. И он не вернул тетрадку. Так они ему понравились.
– Ой, как здорово! Ну, беги, звони ему скорее! Вот, я тебе уже пару «двушек» захватила…
* * *
Звоню из ближайшего телефона-автомата.
– А, привет! – говорит Юрий Владимирович весело и дружелюбно. – Ну, как дела? Какие у тебя новости?
