О, я сейчас понимаю, что это делают не бессовестные люди, а голодные. Или бессовестные и голодные.
А мы какие? Люда ничего, а я почти бессовестная уже. Но пока держусь. Пока карта не примется к оплате. Дальше видно будет. Ещё немного, ещё чуть- чуть. На всякий случай пытаюсь разыскать в себе запас прочности, чтобы не взвыть очень громко на случай, если сейчас «не пройдет». Когда добираемся до кассы, постояв небольшую очередь, я уже ничего не боюсь… В крайнем случае, запихаю в себя быстро несколько бананов и, не жуя, проглочу. Не достанут.
Кассирша считывает товар, водя штрих-кодами. Пройдет, не пройдет… У меня новая стадия голодного обморока. Синий туман в голове дает покой и отрешённость взгляду, прикованному к тележке с продуктами. Мы успеваем отойти от кассы, в которой все, как в замедленном фильме, но благополучно пробивается. Только три шага, до ближайшей стены. И
закрыть тележку телами.
Больше ничего не помню. Черный туман начал рассеиваться, только когда мой ссохшийся желудок наполовину наполнился страшно офертным, молочно-какавным детским коктейлем из коробочки, который всасывался по узкой трубочке гигантскими втяжками, шумно слепляя бока коробочки при засосе. Рядом Пятачок, хищно разорвав целлофановую упаковку на буханке, дожевывает кусок и уже что-то пытается передать вербально.
Звучало это примерно так: «А ииео илепп ооопаааааса. Уууусссссоо». Что означало: «А ничего хлеб попался. Вкусно!»
«Аха, о оооэ уусоо», – подтверждаю я, уминая с коктейлем два по- настоящему бесподобных куска зернового, одновременно всунутых мне в рот другом. Ресторан французской кухни отдыхает. Потом мы ещё полируем ужин в супермаркете пластинкой плавленого сыра и каким-то батончиком с арахисом.
– Божественно.
– А уже стемнело, – удивляется Людочка, – Надо же, как быстро здесь. И восьми нет.
– Да…осень, – созерцаю я через окно залитое фиолетовым пространство, – Пошли, что ли?
Тонкая новозеландская луна, как колыбелька, горизонтально висит на темнеющем закатном небе. Птички щебечут вечернюю песенку. А до дома-то от этого магазина, если напрямую, не так и далеко оказалось.
OlgaTango:Тыдолгонеотвечалмнесегодня.Работал?
ОсвальдоТанго:Язаснул,потомучтоуменябылиоченьнеприятные предзнаменования и люди, которые собирались уйти, как когда-то мой погибшийсын,иянемогничегосэтимподелать,поэтомуиз-заболиязаснул и не мог ответить тебе.
OlgaTango: Тыпотерялсына??
ОсвальдоТанго:Да.В2007году.
ОсвальдоТанго:Тызнаешь,втотстрашныйденьвоснеуменябыло предзнаменованиесмертиодногоизмоихдетей,иянемогидентифицироватьсобытие,ячувствовал,ноничегонемогсделать.Тогдаемубыло26 лет, и он был убит наркоманами.
OlgaTango:Янезнаю,кактакоеможнопережить.
OlgaTango:Прошлопочтидвенадцатьлет.Этобылстаршийсын?
Освальдо Танго: Второй.
OlgaTango:Послесобытий,которыевыпережили,моипереживания кажутсянезначительнымиинесерьезными.
ОсвальдоТанго:Да,иуменяздесьтожебылиоченьнеприятныепредыдущиесобытия.Аргентина—этовойна.Безоружия,сбольшимколичествомпреступлений.Ноэтоценныежизненныепереживания.
OlgaTango:Всечтонаснеубивает,делаетсильнее.Тыэтохотелсказать?
ОсвальдоТанго:Вэтомделезамечательното,чтояверил,чтоявсе преодолел, и все в порядке. Пока не встретил тебя, лишь тогда я понял, что снова счастлив.
OlgaTango:Да,думаю,чтопонимаю,очемты,дажееслипереводне идеален.Ятожехочупонятьотебевсе.Тыважендляменя.Такойкакой есть.
ИзПЗ.ИдеалИдеалович
