– Есть. Война начнется 22 июня будущего года. Что самое страшное, в то время, когда немецкая авиация уже бомбила Минск и Киев, когда были уничтожены приграничные аэродромы и железнодорожные узлы, многие части на нашей западной границе продолжали исполнять директиву «не поддаваться на провокации». Им просто никто не сказал, что война уже началась, что можно и нужно вступать в бой. Разрешите еще один экскурс в… в ваше недалекое будущее?
– Давайте, – сдавленно согласился Матвей Васильевич. – Что уж теперь. Выкладывайте товарищ-господин подполковник, – все-таки нашел он силы пошутить.
– Насколько я знаю, у вас дружеские отношения с товарищем Жуковым, вроде бы даже на «ты». Так вот, накануне войны у вас состоялся… то есть, простите, еще только состоится, разговор[5]. Вы будете настаивать на передислокации войск к границе, но Георгий Константинович откажет, прикрываясь несогласием товарища Сталина. Но при этом добавит, что за прорыв в случае нападения вы ответите лично, своей, так сказать, головой.
– И что я?
– Вы поймете намек, товарищ генерал, и начнете готовить округ к боевым действиям. Осуществите поэтапную подготовку войск к прикрытию границы и заранее оборудуете позиции на случай оборонительных боев при отступлении, причем сделаете все это скрытно, не вызвав реакции со стороны НКВД. – Крамарчук виновато улыбнулся лейтенанту. – И не привлекая внимания вражеских разведок. В итоге потери среди ваших бойцов окажутся на несколько порядков ниже, чем в других приграничных районах. Впрочем, об этом я уже говорил.
– Ясно. Спасибо, что разъяснили мою… дальнейшую судьбу. Продолжайте. Расскажите мне о войне. Ведь вы об этом хотели поговорить?
– Да. Но и не только. Как это ни дико звучит, сейчас есть куда более важные вещи, о которых вам необходимо узнать. Разрешите закурить?
Захаров нетерпеливо протянул подполковнику собственный портсигар и спички:
– Не тяните, подполковник. Коль уж начали, так продолжайте…
* * *
– Что ж, подполковник, я вас понял. – Захаров устало потер переносицу. – Очень даже хорошо понял. Страшные вещи вы тут порассказали, настолько страшные, что лично я даже склонен вам поверить. Война… да, ужасно, но не менее ужасно и все остальное. Страна, которой уже нет… обидно. Ладно, не о том разговор. На самом деле главное ведь не это, а некая возможность все изменить, так? И вам нужна моя помощь. Кстати, лейтенант, – генерал неожиданно взглянул на Качанова, – а ты не боишься? Ведь обратной дороги-то уже не будет?
– Не боюсь, товарищ генерал-майор. Товарищ Крамарчук (услышав обращение, Захаров вскинул было бровь, однако смолчал) верно утром сказал: это не какая-то сомнительная сделка. Мы должны доставить эту информацию в Кремль, любой ценой, но доставить. И я готов идти до конца.
– Смелый, молодец. Недаром у тебя и часовые такие смелые, что даже в генералов стрелять готовы. Хорошо. С минуту на минуту сюда прибудут представители твоего ведомства, так что ты уж ими займись. Как – тебе решать, но о нашем разговоре, да и о, гм, товарище Крамарчуке им, как мне кажется, знать необязательно. Думаю, это будет несложно, пускай пока железяками да остальными пленными занимаются. Насколько мне известно, товарища Старовойта[6] сейчас в городе нет и не будет еще дня три, так что сюда приедет кто-нибудь рангом пониже. Но все равно, будь осторожен, меньше чем майора не пошлют, и копать он станет всерьез. От расследования тебя вряд ли отстранят, почему – сам понимаешь, но начеку будь в любом случае. Ну, а насчет наших дальнейших действий? Похоже, нам пока везет – завтра я должен лететь в Москву по недавним бессарабским делам, там постараюсь попасть на прием к наркому. Думаю, мне это удастся, есть каналы. А там уж… как кривая вывезет.
