А если тысяч пять, и даже шесть?
Вот и вершит там суд наместник жадный,
Не забывая и про свой карман.
Столица видит только вход парадный,
Внутри и сзади подлость и обман.
Казне всё время денег не хватает,
Хотя течёт из золота река.
К рукам злодеев злато прилипает,
И много их в пути издалека.
И кажется столичному вельможе,
Что, откусив очередной кусок,
Он мощь своей державы приумножил,
А то ему бедняге невдомёк,
Что чем страна размерами крупнее,
Чем больше запрещений и оков,
Тем меньше толка, и народ беднее,
И больше нужно пушек и штыков,
Чтоб удержать народ в повиновении,
И отбиваться от соседних стран.
Всё может рухнуть за одно мгновенье.
Живучей динозавра таракан.
Возможно, на штыках удастся Руссу
Взойти, снеся аулы, на Казбек.
Сидеть в седле великого Эльбруса,
Убив нас всех, но это не на век.
Гора стоит всегда, стоит озёрце.
Вот так же насмерть будем мы стоять.
Стремление к воле не убить вам в горце,
Как бег реки не повернётся вспять.
Казак лежал и слушал эти речи,
Не зная, что джигиту отвечать.
И думал: – для того, чтоб так далече
Он ехал, родила когда-то мать?
Он с плугом дома жил, не зная горя.
Ему неплохо было на Дону.
И ничего плохого этот горец
Не сделал, чтоб идти в его страну.
Чеченец продолжал: – ты слаб от раны.
Здоровья у тебя на медный грош,
Поэтому зарезать как барана
Я не могу, ты может, сам помрёшь.
Сейчас ты шашку не поднимешь даже.
Моя сестра присмотрит за тобой.
Она промоет раны, перевяжет,
Но если ты останешься живой…
Когда от края отойдёшь могилы,
Зарезать в честной схватке я смогу,
