– Я все думал, что ты со временем очнешься, и все будет по-прежнему. А теперь не уверен. Зачем тебе просыпаться?
Она не отвечала. Он уже полтора года не слышал ее голоса – с тех самых пор, как она позвонила ему вечером и сказала, что плохо себя чувствует. Он помнил фельдшеров «скорой помощи», помнил, как запирал опустевший дом. Но не помнил, каким было ее лицо, кода он нашел ее без сознания в кресле у камина. Эти месяцы истощили ее, осталась лишь тень женщины, растившей его с четырех лет.
– Что за безобразие здесь устроили?
Маклин обернулся на шум: медсестра пыталась отодвинуть огнетушитель, придерживающий дверь.
– А, это вы! – воскликнула женщина, заметив посетителя. – Извините, я вас не увидела.
Мягкий акцент Западных островов, копна рыжих волос над бледным лицом, больничная униформа. Маклин попытался вспомнить, как зовут медсестру. Он знал имена всего больничного персонала – либо по работе, либо по визитам на этот тихий пост. Но имя этой женщины инспектор припомнить не мог.
– Ничего страшного, – сказал он, вставая. – Я уже ухожу.
Он снова склонился над бесчувственным телом, выпустив холодную руку.
– Я скоро снова тебя навещу, бабушка. Честное слово.
– Знаете, вы единственный, кто регулярно сюда приходит, – заметила медсестра. Маклин оглядел палату с неподвижными, безмолвными пациентами. В них было что-то жуткое. Очередь в морг, терпеливо ожидающая, пока у смерти дойдут до них руки.
– У них нет родных? – спросил он, кивнув на соседние кровати.
– Есть, конечно. Только не навещают. Да, поначалу приходят. Иногда – каждый день. В первую неделю или две. Даже месяц. Со временем перерывы делаются все длиннее. Вот мистера Смита никто не навещал с мая. А вы здесь бываете каждую неделю.
– У нее больше никого нет.
– Ну, все-таки не каждый бы так поступал.
Маклин не нашелся что ответить. Да, он приходил, когда мог, но никогда не задерживался надолго. В отличие от бабушки, которая проведет остаток дней в этом тихом аду.
– Мне пора. – Он сделал движение к двери. – Простите. – Он поднял огнетушитель и подвесил на место, на крюк в стене. – Спасибо вам.
– За что?
– Что заботитесь о ней. Думаю, вы бы ей понравились.
* * *
Такси высадило его у начала подъездной дорожки. Маклин постоял немного в вечерней прохладе, глядя, как растворяется пар из выхлопной трубы. Одинокая кошка уверенно переходила шоссе ярдов за двадцать впереди и вдруг остановилась – почувствовала, что за ней наблюдают. Завертела гладкой головкой, высмотрела Маклина, оценила угрозу или ее отсутствие и уселась посреди дороги вылизывать лапу.
Маклин прислонился к ближайшему дереву, дерзко взломавшему плиты мостовой, и рассматривал кошку. Улица, всегда тихая, в этот час была почти беззвучной, только чуть слышный гул далекого города напоминал, что жизнь продолжается. Вдали взвизгнул какой-то зверек. Кошка замерла, не долизав лапу, и оглянулась на человека: не он ли издал этот звук? Затем она затрусила прочь и легким прыжком махнула через стену какого-то садика.
Маклин, отвернувшись, уперся взглядом в обветшалое величие бабушкиного дома. Темные окна пусты, как исхудалое, беспамятное лицо старухи. Глаза-ставни закрыты от вечного света городской ночи.
В больницу инспектор ходил по доброй воле, а сюда его гнал тягостный долг. Дома, где он вырос, больше не было, жизнь вытекла из него, как вытекала из бабушки, оставляя лишь каменные кости и прогорклые воспоминания. Маклин подумал, что хорошо бы кошка вернулась и составила ему компанию. Впрочем, он просто тянул время, а пришел сюда по делу, так нечего откладывать.
