– Ваша нога, – говорит он и тянется к моей лодыжке, пострадавшей от взрыва.
Капли крови на ней смешиваются с блестящими парами облака и превращаются в розовую пену. Зазубренные осколки торчат из кожи, видны царапины, но это пустяк по сравнению с изрезанной кожей на руках солдата.
– Вы пострадали, – говорит он. – Раны нужно обработать.
– Солдат, вы… У вас нет иммунитета.
Я жду, когда его глаза расширятся от осознания случившегося, но его, похоже, интересуют только мои раны.
– Можете звать меня Коул.
Он наклоняется, чтобы осмотреть мою ногу, и его взгляд останавливается на нескольких глубоких царапинах. Его собственная кожа залита кровью, а кое-где из плеч торчат осколки и щепки, но он, видимо, даже не замечает этого, или, возможно, его модули приглушили боль. Он вытаскивает из штанов желтый пластиковый пакет и рвет его зубами. Запах дезинфицирующего средства пронзает воздух, когда он прижимает к моей ноге влажную салфетку, и меня пронизывает острая боль.
– Не трогай меня, – шепчу я, отползая на кровати чуть дальше. Пена и кровь стекают по моей щеке, и я вытираю ее тыльной стороной ладони. – Ты заражен вирусом. Ты вообще слышишь меня?
– Пожалуйста, я не причиню тебе вреда. Я запрограммирован, чтобы защищать тебя.
Я задумываюсь на мгновение. Нельзя запрограммировать кого-то, даже с помощью гентеха, но не это привлекает мое внимание.
– Почему тебя запрограммировали защищать меня?
– Потому что твоя жизнь важна. Пожалуйста, Катарина. Мне нужно обработать твою рану.
Я чувствую такую растерянность, что даже не сопротивляюсь. Я позволяю ему обработать лодыжку и даже не вздрагиваю, когда меня снова прошивает боль. Коул выглядит совершенно спокойным, несмотря на алый туман, окутавший комнату, и на то, что бесчисленные частицы гидры устремляются в его легкие. Его это совершенно не волнует, но я знаю, что у него нет иммунитета. Я бы учуяла этот запах на коже, я бы…
– Вот дерьмо, – выдыхаю я. – Ты не заражен, верно?
Он качает головой, а его глаза встречаются с моими сквозь клубы дыма. И тут меня озаряет, словно в голове щелкает тумблер.
– Существует вакцина.
– Да, Катарина, – говорит он. – Есть вакцина от гидры.
Это повергает меня в шок. Я встаю и отбрасываю покрытые пеной волосы с лица. Руки трясутся от мысли, что все это может закончиться. Два года ужаса, два года чумы. Мы сможем наконец избавиться от вируса. Я снова вернусь к нормальной жизни, да и весь мир тоже…
Но это все равно не объясняет, почему солдат «Картакса» сидит в спальне моего отца.
– Я ничего не слышала о вакцине. – Я указываю на разрушенную стену. – Ты мог подбросить мне это мясо или как-то подменить его. Ты мог это все подстроить.
Вздыхая, Коул складывает окровавленную салфетку у себя на колене.
– Зачем мне это делать?
У меня нет ответа на этот вопрос, лишь какое-то смутное беспокойство. Я скрещиваю руки на груди и, хромая, иду к разрушенным книжным полкам. Пол, скользкий от крови и толстого слоя пены, завален щепками, осколками и обрывками бумаги. Если Коул говорит правду о вакцине, значит ли это, что он не соврал и про папу?
– Если существует вакцина, то почему ученые «Картакса» не рассказали об этом? – спрашиваю я.
– Потому что у них ее больше нет.
Я оборачиваюсь:
– А у кого есть?
– Ни у кого. Хакеры не только разрушили лабораторию твоего отца, но и уничтожили большую часть его работы. Я был одним из немногих испытуемых, кому за несколько дней до атаки ввели вакцину во время теста. У нас сохранились резервные копии фрагментов, но атака была хорошо организована. Большую часть работы твоего отца невозможно восстановить.
