Этажи. №1 (5) март 2017 - страница 3



сладкое бремя горней Господней манны.
Справа гремит хорал, а за ним органы
благодареньем о сытных пяти хлебах.
Счёт на века, как пальчики на ногах,
что оставляют следы на песке галилейском.
Пётр встречает у врат, как педант-полицейский.
Время скрипит пшеницей на жерновах.

Прости меня

прости меня и я тебя прощу
не вкладывай злой камушек в пращу
ты видишь я размахиваю флагом
он белый из больничной простыни
за всю мою медлительность прости
будь твёрд в любви
в прощении будь мягок
я помню все горячие слова
которые ты каждый день ковал
но выдавал раз в месяц по монетке
я радовалась
мне ладошку жгло
я загибала в книге уголок
и оставляла на полях пометки
прости меня и я тебя прощу
за то что ты не наловил мне щук
не целовал упрямые слезинки
не гладил шёлк
ржаных волос моих
за то что долго обнимал чужих
на перекрёстках Леси Украинки
давай простим друг другу это всё
и нашу встречу вновь перенесём
на новый день
на новый понедельник
ведь мы уже с тобой привыкли ждать
хранить в столе и не сдавать в печать
и поздравлять открытками в сочельник

Я ли тебе не ялик

я ли тебе не ялик сон твой и колыбелька
яблоки опадали сахарные поспели
вихри над нами охры шелесты под ногами
ахи и охи вздохи всё что случилось с нами
город сусальным златом выкрашен в этот месяц
я ли тебе не лада мир под ладонью тесен
пахнет домашним хлебом мятным имбирным чаем
я ли тебе не ева та что была вначале

Золотое игристое

хочешь и корчишься от радости, не от боли,
высохла корюшка корнем в саду магнолий,
там, где на ветках русалка сидела беглая —
на табуретку спрыгнула, стала белкою.
все кто встречал её – булкой кормили, сдобою.
не помещалась в проём дверной, стала доброю —
город прикрыла рыжим хвостом и пристань.
не оставляй на потом золотое игристое:
пей до дна – за меня и за нашу осень!
благостно зазвенят за окном сорок сосен
и полетят на юга журавли, гуси-лебеди.
сердце твоё нуга, а душа твоя – хлебец.

Рыба-тоска

Утро крадётся, распахивает ресницы.
Свет невечерний сквозь шторы на пол струится.
Я по тебе тоскую и мёрзну и всё такое,
ситцем, под стать раскроенным, вздрагиваю под иглою.
Грусть проникает травой-лебедой под кожу,
я прорастаю тобой, повышаю дозу.
День зачинается, полдень спешит на завтрак.
Рыба-тоска раздувает стальные жабры.
Жду тебя, понимаю, что не напрасно.
На светофоре горит завсегдатай красный.
Рыба сдувает жабры, ныряет глубже
и выплывает, в сковороде, на ужин.

Прощёное

Масло масляное, блинчик на тарелочке,
с золотой каёмочкой фарфор.
Попросить прощения – не мелочи,
а скорее, подвиг, если горд.
Ты меня прости, прости, пожалуйста,
что блины пеку я не тебе.
Воскресенье входит в дом развалисто,
выгибает кошечкой хребет.
Путь к колодцу – льдинок мокрых крошево,
вереница серых скучных изб.
Ты прости меня за наше прошлое,
и за то что не были близки.

За старым лесом

За старым лесом – лес ещё древней,
на курьих ножках заседает сирин.
Скучающие лица деревень
плывут, как баржи на речном буксире.
И с кем-то громко спорит Енисей,
хвостами рыб выплёскивает ярость.
Беглянка-белка скачет в колесе
и нет здесь ни проспектов, ни бульваров.
Такая захолустная тоска!
Три дома на окраине пустуют.
Ты их попробуй взять и приласкать,
как статную крестьянку молодую.
Но вышел срок, из печки злостный дым
вползает внутрь – нет тяги в дымоходе.
И надпись на скале «Здесь были мы»
нелепая, с дождями быстро сходит.

Харчо

«Отче наш иже еси на небеси..»
Начинаешь молиться, но думаешь, – не беси,
ты же меня не зли, не молчи в ответ,