эта женщина, девочка, фея бумажной трухи,
что слагает стихи, невпопад свои прелести тратя,
и ложится под утро, устав от больной чепухи,
на кисельных полях тридевятой заветной тетради
занимается утро, скисает молочная взвесь
обливных облаков, под неспешного грома рулады,
и пребудет с тобою отныне, вовеки и днесь
изумительно-синее, в тонких прожилках прохлады
на плите заворчит молоко и затеет побег
обернется в цвета побежалости флюгер на спице —
это пятит привычную ношу старик-скарабей
и сажает на мокрую кочку – слегка охладиться
эх, калина-малина, лучок, сельдерей, пастернак, —
это стрелы в спине, это – слёзы вселенной в лопатках —
сорок строчек гороха – и лилии – по сторонам,
точно – лист из последней, еще не закрытой тетрадки
не похожая голосом на площадных горемык, —
то ли звезды в листве, то ли шепот в ответ – она слышит —
на затейливых скатах упрямым горохом гремит
скарабеева терема пирамидальная крыша
эта женщина… в листьях травы, и в траве языка
обитавшая долго, – под вечер, с холодной досадой
понимает внезапно: пернатую рифму искать —
что горох под периной, – ей некогда – да и не надо
