Мамик с папиком нашли в лесу последнюю жертву Гизмо, спасенную Павлом. И принесли девушку к нам домой. А кто-то из соседей увидел их и немедленно доложил «барыне».
И Магдалена, к которой накануне с черной исповедью прибежал почуявший проблемы сынок, решила спасать дымящуюся тыльную часть мальчонки.
Дамочке даже в голову не пришло сдать своего психа если не в полицию, то хотя бы в дурку. Нет, она купила Гизмо билет на самолет, чтобы отправить малыша в Европу, а заодно – подчистить следы.
Добить выжившую девку, чтобы молчала. И тех идиотов, что приволокли ее из леса.
В общем, наш новый дом едва не сожгли вместе с находящимися внутри мамой Ларисой, папой Колей и спасенной девушкой. И если бы не помощь Мартина, подоспевшего вовремя…
Даже думать не хочу!
Да и некогда мне думать – пора гостей принимать.
Вернее, гостью. Монику Климко.
Ту девушку, которую нашла в лесу я.
Если честно, не ожидала ее увидеть. И не потому, что бедняжка была изуродована и истощена до такой степени, что ее с ходу поместили в реанимацию.
С того момента прошло уже десять дней, так что физически Моника, наверное, вполне могла уже самостоятельно передвигаться по клинике. Проблема была в другом.
Моника провела в плену у Гизмо и его уродского помощничка (уродского во всех отношениях – Афанасий был редким уродом внешне и умственно отсталым к тому же) почти год…
Год в подземелье, год пыток, год насилия, год жутких издевательств.
Сохранить в таких условиях здравый рассудок практически невозможно. Сознание, спасая хозяйку от гнусной реальности, благополучно ушло в анабиоз. И когда я нашла Монику, разума в ее глазах не было…
Поэтому с первых же дней помещения в эту клинику, насколько мне известно, параллельно с лечащим врачом Монику наблюдал профессор психиатрии, привезенный отцом Моники, банкиром Игорем Дмитриевичем Климко.
Но я не думала, что профессор сможет так быстро добиться положительной динамики!
Во всяком случае, в глазах осунувшейся, остриженной почти наголо, бледной до синевы девушки теперь прятался в глубине зрачка живой и любопытный солнечный зайчик.
Моника тенью – и это не метафора! – проскользнула в мою палату и, выглянув наружу, тщательно прикрыла за собой дверь. Прижалась к ней спиной и смущенно улыбнулась:
– Здрасьте. К вам можно?
– Здрасьте-здрасьте. – Я спустила ноги с кровати и села. – У меня встречный вопрос – а тебе можно?
– В смысле? – Тоненькие аккуратные ниточки бровей удивленно прыгнули вверх.
– В прямом. Ходить тебе вообще можно? Судя по твоему виду, тебя на специальном кресле возить должны, и желательно в безветренную погоду, если на улицу соберетесь.
– Почему в безветренную?
– Чтобы не выдуло случайно из кресла.
– Скажете тоже! – хихикнула Моника. – Я нормально себя чувствую. Уже почти не больно… И не страшно…
На мгновение лицо девушки исказила гримаса боли. Не физической – душевной. Она подошла поближе и, судорожно вздохнув, плюхнулась рядом со мной на кровать и обняла, прижавшись к плечу носом.
– Спасибо вам, – еле слышно пробубнила она. – Если бы не вы… Мне мама рассказала, что вы искали меня… Искали и нашли…
– Во-первых, давай-ка на «ты», – сурово шмыгнула я носом. – Я не намного старше тебя…
– Давай!
– А во-вторых, найти тебя мне помогли. Вернее, помог.
– Кто? – выдохнула Моника, подняв на меня огромные глазищи.
– А что тебе вообще известно о случившемся за последние дни?
– Ну, папа мне сказал, что его… что этого… – Губы девушки затряслись, и я пришла на помощь:
