На уроке латыни мистер Райвас дает мне задание, но сегодня я не в настроении спрягать глаголы. Мой взгляд устремляется к открытой двери. По коридору идут наряженные в костюмы взволнованные ребята из театрального клуба, а также из школьного совета – в руках у них флайеры и скотч, и они готовы обклеить этими бумажками всю школу.
– Сайерс? – окликает меня мистер Райвас.
Поднимаю на него глаза:
– Да?
Он кладет на мой стол эссе, которое я сдал ему на прошлой неделе. Оно испещрено красными правками и разочарованными замечаниями.
– Ты способен на большее. – Он садится за соседнюю парту, совершенно неподходящую человеку его возраста. – Сайерс, ты даешь себе отчет в том, что многие в этой школе, в этом мире, ну, скажем, борются?
– Борются?
– Да. За самые разные вещи. Борются за то, чтобы выжить. Но ты… тебе дано столь многое. Тебе дарованы возможности, о каких большинство людей могут только мечтать.
– О’кей?..
– Я хочу донести до тебя следующее: наличие денег не подразумевает, что обладающий ими человек может бездействовать – он может делать что угодно.
Я вздрагиваю. Да что в последнее время происходит? Одна проповедь за другой.
– Мистер Райвас…
Но не успеваю я произнести еще хоть слово, как в класс, звеня колокольчиками, входит секретарша в цветочной розетке и протягивает ему записку.
Мистер Райвас читает ее и вздыхает:
– Тебя вызывают к директору.
Когда я вхожу в главное здание школы, девушка на ресепшене встречает меня дружелюбной улыбкой. Кивнув ей в ответ, иду дальше по коридору – к кабинету директора, и тут из него, зло сверкая глазами, вылетает Гаррет, комкающий в руке розовый листок бумаги.
– И ты здесь? – говорю я.
– В школу заявился отец этого мальчишки.
– Ты говоришь об Эване?
– Да, о нем. О ком же еще?
– Хм. Вот уж не думал, что он засек нас.
– Ну, директору он сказал, что так оно и было. И теперь Гардинер говорит, что мне запрещено участвовать в школьных мероприятиях в течение шести недель, а это значит, меня не будет на вечеринке.
– Прямо как в романе «Кэрри».
– Мистер Уэйт? – На пороге своего кабинета материализуется, подобно Дракуле, директор Гардинер. – Мне нужно поговорить с вами. – Он поворачивается к Гаррету: – А вы, молодой человек, возвращайтесь в класс.
Гаррет, прежде чем сорваться с места, бросает на него злобный взгляд. Я вхожу в кабинет и сажусь на диван, Гардинер со строгим выражением лица усаживается за свой стол. На стене за его спиной красуется огромных размеров флаг Техаса, словно хозяин кабинета – губернатор штата или еще какой начальник.
Стараюсь сдержать усмешку.
– Я сразу перейду к делу. Вы вчера намеренно изуродовали машину Эвана Замары?
– Нет. – Я откидываюсь на спинку дивана. – Я этого не делал.
– Интересно. – Гардинер опускает подбородок на сложенные руки. – А почему же он говорит, что сделали?
Скептически вздергиваю одну бровь, подражая отцу.
– Вы спрашиваете меня о том, что на уме у какого-то там ребенка, с которым я даже ни разу не разговаривал?
– Эван тоже сказал, что вы никогда с ним не общались. Он понятия не имеет, почему вы на него ополчились.
– Ополчились? Звучит немного драматично.
Гардинер ведет себя так, будто мы преступники или кто-то в этом роде.
– Ну, знаете ли, Эван Замара не годится в герои драмы. Но все это… очень беспокоит его, и он не способен справиться с происходящим.
Гардинер переигрывает. Эван не мог сказать ничего подобного.
