Я рассмеялся и заговорил о ее прошлом. Была ли она когда-нибудь влюблена?
– Разумеется, и не один раз.
– Стало быть, вы рано начали.
– Да, но все это было не всерьез. По-настоящему я влюбилась всего один раз.
– Всего один раз?
– Да. Именно так. Мне не до шуток – даже сейчас. – Она замолчала и задумалась о чем-то своем.
– Он еще жив? – поинтересовался я.
– Нет, умер. Пять лет назад.
– И вы его по-прежнему любите?
– Да, конечно. Конечно, люблю. И всегда буду любить.
(Не тот ли это лейтенант, которого я встречал однажды на рождественской вечеринке, подумал я.)
– И с тех пор вы ни разу не были всерьез влюблены?
– Всерьез – нет, – чистосердечно призналась она.
– Надо полагать, он был достоин вашей любви, – сказал я, нисколько не покривив душой.
– Да, – сказала она, после чего, в ответ на мои дальнейшие расспросы, вкратце его описала. Сын богатого предпринимателя из Иллинойса. Интересовался литературой, музыкой, изучал инженерное дело в Колумбийском университете. Умер совершенно неожиданно, от травмы, полученной в футбольном матче.
Было это пять лет назад, но ее родители до сих пор даже не подозревали, как она была влюблена. Она им ничего не говорила: не хотела, чтобы мать с отцом ее жалели. Я выразил ей свои соболезнования и сказал, что время лечит.
– Да, знаю, – ответила она. – Это верно. Со временем действительно понемногу приходишь в себя, хотя и не совсем. Немного лучше мне стало только недавно.
(Лейтенант, решил я).
В эту минуту в комнату вошли ее родители, а следом за ними и Адер. Однако через пару дней нам все-таки удалось поговорить наедине еще раз. Днем пошел сильный снег, и к одиннадцати вечера Риверсайд-драйв был завален снегом по колено. В тот вечер Аглая почему-то нервничала, вид у нее был тревожный, задумчивый. Когда очередные гости ушли, она долго смотрела в окно, а потом воскликнула:
– Какой чудесный вечер! Как насчет прогулки? Кто-нибудь составит мне компанию?
И она сначала взглянула на Адера: он сидел за столом, вытянув ноги, – потом на меня: я держал в руке книгу и делал вид, что читаю, – и, наконец, перевела взгляд на отца: Савич читал не отрываясь. Когда она посмотрела на меня, мне показалось, что в ее взгляде было что-то особенное – трудно сказать что именно.
– Ты что, хочешь, чтобы тебя в реку сдуло? – заметил Мартынов.
– Откуда вдруг такая отвага? – поинтересовалась в свою очередь миссис Мартынова.
– Ну нет, такая погода не для меня, – вступил в разговор Адер. – От одного вида такого снегопада поджилки трясутся. Нет, уж лучше дома сидеть!
Решимость Аглаи передалась и мне.
– Что ж, пойдемте, только надену теплое пальто и шапку, – сказал я.
– А я надену свитер и сапоги! – воскликнула Аглая и выбежала из комнаты.
Видно было, что и Мартынов и Женя сочли такое поведение нелепым, однако не сказали ни слова. Когда мы – сначала я, потом, спустя минуту, Аглая – вернулись в гостиную, Савич стоял у окна и смотрел на улицу.
– Безумцы! – добродушно заявил он. – Оглянуться не успеете, как превратитесь в снеговиков.
– Пожалуйста, не ходите далеко. Право же, это опрометчиво, – добавила миссис Мартынова.
Она посмотрела на меня, и в ее напряженном голосе мне почудилось что-то вроде упрека. А может, она нам позавидовала?
Когда мы вышли из дома, мне почему-то стало вдруг очень весело и в то же время как-то не по себе. Ведь Аглая была в эти минуту такой резвой и оживленной, такой молодой, не чета мне. Что может из всего этого получиться? Абсурд, и ничего больше. Нелепо и немного странно.
