Дьер их встретил как самых родных и близких на свете людей.
– Чудесно! Вовремя! Вас здесь как раз и не хватало.
Мы с Филом невесело переглянулись.
– Ну что ж. Вот и вся следственная группа в сборе.
– Прелестная группа! Прелестная! – прогнусавило это мерзкое чучело на плече лысого.
Фил свирепо на него покосился. А Дьер дружески похлопал попугая по спине. И улыбнулся.
– Ну, без тебя, Ричард, всякое дело обречено на провал. Чертовски рад тебя видеть.
Он еще к тому же и Ричард, с грустью усмехнулся я. А мой друг сквозь смех, душивший его, спросил:
– А это что еще за компания?
Дьер возмущенно всплеснул своими выхоленными руками.
– Вы не имеете чести знать?! О! Насколько, оказывается, необразованно наше искусство.
– Ужасно необразованно! – прогнусавил Ричард.
– Ну да, конечно, им, великим художникам, постигающим мир чисто зрительно, не дано знать, что существуют великие люди, постигающие мир с помощью анализа и чувств.
Я нахмурился. Мне, если честно, не внушали доверия чувства с такими рожами.
– Ну что ж! – и Дьер театрально взмахнул рукой. – Известный во всем мире психоаналитик Брэм, – и он указал на лысого. – И не менее известный во воем мире журналист Славик Шепутинский.
Славик Шепутинский мне понравился почему-то меньше всего, и я свирепо взглянул на его блокнот. Дьер тут же перехватил мой свирепый взгляд.
– Славик слабо владеет словом, высказанным вслух. Но его слово на бумаге – это блеск, вы мне поверьте? Да, Славик?
– Да, – коротко ответил Славик и вновь стал что-то лихорадочно записывать.
– Мысль изреченная – есть ложь, – в нос заговорил лысый Брэм. – Это Гете.
– Впрочем, не изреченная – есть ложь тоже. А это – я, – в тон ему прогнусавил Ричард.
О, они еще и интеллектуалы, невесело отметил я про себя.
– О, это умнейшие, начитанные люди, – вновь продолжил мою мысль Дьер. – Вы знаете, Брэм без ума от животного и растительного мира. Он изучил его досконально. Ведь только поняв, постигнув до конца природу, можно понять, постигнуть до конца человека. Разве не так?
– Мы не раз спорили на эту тему с моим двоюродным братом, – тут же подхватил разговор лысый психоаналитик. – Кстати, его фамилия тоже Брем. Не знаю, знакомы ли вы с его трудами. Но его главная ошибка в постижении природного мира то, что он его описал и поэтому остался навсегда больше писателем, чем психоаналитиком. Я же пошел дальше его. Я отлично усвоил, что высказанные мысли на бумаге теряют свей изначальный блеск и действительно превращаются в ложь, как мудро заметил Гете. Я же оставляю их при себе. Они принадлежат только мне, и никому более. Поэтому я легко могу достигнуть суть и природы, и человека. Поэтому я в силах помочь многим. В тем числе и вам… Григ, если не ошибаюсь?
– Я еще не сошел с ума, – со злостью отрезал я, – и думаю, мне ваша помощь не пригодится.
– Ой-ой-ой, – вмешался мерзкий попугай, – уж мне-то поверьте – сойти с ума легче простого. А вот вернуть уж… – и он важно поправил очки на носу, демонстративно не закончив фразы. Но тут же не мог успокоиться, что не закончил. – Хотя, дорогой Григ, горе от ума гораздо хуже, чем без него. Так что не пугайтесь. Ваша жизнь может еще облегчиться.
Моя жизнь… В одну ночь она рушилась. Моя благополучная удачливая жизнь, и я летел в пропасть вниз головой и видел только эту страшную ночь, и тем не менее в этой сверхкритической ситуации мои мысли, как ей странно, стали приходить в порядок. возможно, чувство самосохранения – одно из главных моих чувств и на сей раз не подвело меня, и я даже попытался проанализировать ситуацию. Нет, меня не запугать электрическим стулом. Нет, меня не сведут с ума каким-то Гете и Брэмом, который к тому же оказался еще и двоюродным братом лысого. Нет, я отлично помню сегодняшний день. Это палящее солнце на набережной. Длинный плащ Ольги. Ее черные, как ночь, глаза. Нет, я все помню. И я еще не сумасшедший.
