Внезапно вылетевшая из туалета стайка пацанвы лет пяти-шести, каким-то чудом не сшибившая меня с ног и не растоптавшая в лепешку, мгновенно расставила все точки над «i». Ошибочка, все-таки превратили…
Горестно вздохнув, топаю в бывшую комнату психологической диагностики, ставшую теперь пристанищем для нашего взвода. Нужно всю лишнюю «сбрую» скинуть. Негоже являться на прием к начальству в раздувшейся от магазинов РПС и аж с тремя автоматическими стволами разом. Дешевой буффонадой попахивает. Укладываю лишнее сейчас «железо» и амуницию прямо поверх своего спального мешка, киваю сидящему на задвинутом в самый дальний угол массажном кресле Мише, тому самому, что своей черной косынкой так гордится, пригляди, мол. Тот так же молча кивает в ответ, продолжая задумчиво и почти беззвучно перебирать струны своей старенькой «Кремоны»: типа пригляжу, не беспокойся. А чего нам особо лясы точить? Во время всеобщего аврала и суеты сидит себе, понимаешь, в кубрике одинокий воин и лодыря празднует. Но при этом подвесная на нем, и автомат с двумя смотанными изолентой магазинами к креслу прислонен, только руку протяни… Дураку понятно – дневалит парень, осуществляет охрану взводной располаги и имущества бойцов. И это, как мне кажется, очень верно. Во времена серьезных потрясений всегда всплывает очень много разной человеческой накипи. И пока одни, жизнью рискуя, людей спасают, другие под шумок кто открыто разбойничает, кто втихую подворовывает. Как говорится, кто на что учился и у кого на что смелости и наглости хватает. Поэтому даже на собственной базе в нынешних обстоятельствах вещи без присмотра бросать не стоит. Это снаружи она – почти крепость, а вот внутри тут и замков-то серьезных на двери никогда не ставили. Как-то ни к чему оно раньше было. От своих запираться на семь замков – какой смысл? Да только сейчас на базе посторонних – едва не в три раза больше, чем своих. Вот и приходится учитывать новые реалии.
Оставив только набедренную кобуру со Старичком (все ж таки не та сейчас обстановка, чтоб совсем безоружным разгуливать, пусть даже и по базе собственного Отряда), прохожу десяток метров по коридору и, негромко постучав, тяну на себя дверь кабинета командира.
– Разрешите, тащ полковник? Прапорщик Грошев…
– Не шуми прямо с порога, Боря, – обрывает взмахом руки мой доклад Львов. – Я пока вроде не слепой и сам отлично вижу, что прапорщик Грошев по моему приказанию прибыл, как тот паровозик из Ромашково на станцию назначения. С диким опозданием, но зато полный свежих впечатлений.
М-да, вид у Бати, прямо скажем, совсем неважнецкий. Но голос вроде бодрый, и даже шутит, значит – прорвемся.
– Так точно, Алексей Андреевич, впечатлений и разной полезной информации – выше крыши. Только это, тащ полковник… разрешите сразу небольшую просьбу?
– Не подождет? – Командиру информация, мною привезенная, явно важнее и интереснее, чем мои же «небольшие просьбы».
– Никак нет, срочное…
– Хорошо, раз безотлагательно, давай, рассказывай, что там у тебя стряслось.
– По дороге назад, на въезде в Дмитров, обстреляли нас одни полудурки, нам-то ничего, а вот триплексу с передней левой двери амба приснилась – весь в трещинах, не видно сквозь него ни черта. Вы уж прикройте меня от Юры, а то он, когда я машину в парк загонял, так глядел – я думал, скальп сдерет голыми руками.
– Ох, Боря, одни проблемы от тебя, – театрально вздыхает Львов. – То офицеров бьешь, то беззащитных горцев без суда к стенке прислоняешь, то коллег вешаешь, опять же без суда и следствия… Вот теперь еще и матбазу гробишь. А новых триплексов, как мне кажется, нам теперь еще долго не пришлют…
