Официальная версия – что он меня бросил, потому что теперь учится в университете и не хочет продолжать отношения. Я специально говорю Трейси, что он мне не изменял. Потом засовываю еще одну ложку божественной шоколадной субстанции в рот и стараюсь не заплакать.
Конечно, я помню, что расставание ненастоящее, но от этого не легче. Мне очень хочется написать УУ. Нет, хочется ему позвонить, услышать его голос, чтобы он сказал, что все эти сообщения написали люди, которые не знают, что мы притворяемся, и искренне за нас переживают.
Но нельзя. Клаудиа запретила нам общаться как минимум неделю – «чтобы дать новостям о разрыве время распространиться». Она утверждает, что пристально за нами следит. Понятия не имею, что это могло бы означать, но, честно говоря, я немного побаиваюсь ее и Джима, так что не звоню УУ, хотя умираю от тоски.
– Вонн? – Пейсли стучится в дверь.
– Да? – говорю я дрожащим голосом. Ненастоящее расставание ощущается вполне как настоящее.
– Можно войти?
– Конечно, заходи.
Пейсли входит, бросает взгляд на ведерко с мороженым, на мое жалкое выражение лица, садится рядом со мной на кровать, смотрит на экран своими темными глазами, и на ее лице появляется выражение сочувствия.
– Мне ужасно жаль. Я вижу, как тебе тяжело, – говорит она и прикусывает губу. – Знаешь, еще не поздно отказаться.
– Уже поздно, – говорю я. Мне очень хочется получить эти деньги. – Но год пролетит быстро, верно?
Пейсли кивает.
Я съедаю еще ложку мороженого.
– Знаешь, что самое ужасное? Ну ладно, второе по степени ужасности, потому что самое ужасное – это то, что мне нельзя разговаривать с УУ. Но Окли Форд такой противный! Он даже руку не захотел мне пожать при знакомстве. Как, интересно, он собирается себя заставить прилюдно ко мне прикоснуться?
– Но зато он заметил, что ты проголодалась, и велел принести тебе еды, а это уже кое-что. К тому же на него, по крайней мере, приятно смотреть, – замечает Пейсли.
Ну да, хоть что-то.
Пейсли соскальзывает с кровати.
– Мы с близнецами вечером идем в кино. Хочешь с нами?
Я мотаю головой:
– Не-а. Буду сидеть дома и предаваться скорби. Собираюсь потолстеть от мороженого килограмма на три.
– Не толстей слишком сильно, – смеется она. – А то Окли Форд еще передумает с тобой встречаться.
На самом деле, это было бы не так уж плохо. Я задумываюсь, не принести ли второе ведерко.
Пейсли наклоняется и целует меня в щеку.
– Ты молодец. Серьезно. Даже не представляешь, насколько это важно для всех нас.
На самом деле – представляю. Но я ведь не обязана притворяться, что мне это нравится. Я уже очень соскучилась по УУ, хотя в последний раз говорила с ним всего два дня назад.
Когда Пейсли уходит, я полностью отдаюсь терапии мороженым. Поедаю его медленно – настолько медленно, что к тому моменту, когда добираюсь до дна, оно превращается в полужидкую массу. Я мешаю ее ложкой, в сотый раз размышляя о предстоящей мистификации.
Может быть, Пейсли вообще попросила меня об этом потому, что в глубине души знала, что я не готова выходить в реальный мир? Что у меня нет никаких планов на жизнь? Что, в отличие от всех своих одноклассников, я совершенно не представляю, чем заниматься в будущем, и поэтому роль в «реалити-шоу» со случайным медиакрасавчиком будет отличной заменой моему бесцветному существованию?
Растаявшее мороженое не знает ответов на все эти вопросы. Я вздыхаю, закрываю вкладки в браузере и открываю папку с музыкой. Я могу продолжать ныть – а могу и заняться тем, ради чего все это задумано, раз уж все равно на это согласилась. Думаю, второе намного разумнее, так что я пролистываю альбомы, пока не нахожу тот, который нужен, включаю первый трек и ставлю ноутбук на кровати рядом с собой.
