Саша выходит на позицию, встав у штрафной линии, а я скрещиваю пальцы, но это не помогает. Удача точно оставляет меня, потому что наш разрыв в счете стремительно сокращается. Не хочется признавать, но каждый бросок Морева кажется маленьким трюком, таким грациозным, таким уверенным. Стою неподвижно, точно завороженная, и не могу найти слов, даже не знаю, как отвлечь его. В обморок, что ли, грохнуться? Хотя вряд ли Саша заметит, ведь с момента, как он взял в руки мяч, его взгляд ни разу не устремился в мою сторону.
– Двадцать семь – тридцать, – оглашает счет Морев, стоя спиной к кольцу. – Хочешь поблажку?
– Какую?
– Я кину вслепую, если мы внесем поправку в условия.
– Что за поправка?
– Расскажи о своем первом поцелуе.
– Ты извращенец, что ли?
– Мне любопытно.
Рассказать о поцелуе и получить шанс на победу или поцеловать Морева и сгореть со стыда? Выбор без выбора, мне все равно гореть. Во рту становится сухо, щеки теплеют. Нервно заправляю волосы за уши, опуская нос. Сердце гремит в ушах, и я не пойму что именно его так напугало или же… взволновало?
– Это был парень из параллели. На новогодней дискотеке мы…
– Вы встречались?
– Как оказалось, нет.
– С языком?
Зажмуриваюсь, невольно скривившись. На самом деле воспоминания об этом вечере не самые приятные. Мы с Горшковым после этого едва ли перебросились парой фраз, словно и не было ничего.
– Засчитано, – говорит Морев, и я открываю глаза, глядя на то, как мяч летит точно в цель.
Сетка корзины покачивается, а у меня внутри все холодеет.
– Судя по твоему лицу…
– Ты победил, – ошарашенно произношу я.
Морев засовывает руки в карманы спортивных штанов и расправляет плечи. На его лице ни единой эмоции, будто оно снова скованно морозом, а взгляд острее бритвы. Уже перевоплотился? Прекрасно.
– Я жду, Настя. Пари есть пари.
Колеблюсь несколько секунд, но все-таки решаюсь. Подхожу к Мореву и поднимаю голову.
– Не хочется этого делать, да? – гадко ухмыляется Саша.
«Когда ты такой – нет», – чуть не слетает с языка, но я сдерживаюсь.
– Так уж и быть, давай без языка, – продолжает издеваться он.
Кладу ладонь ему на плечо, чтобы не свалиться от волнения. Можно, конечно, послать его и уйти, но оставаться должной – еще хуже. Я не трусиха. И я не дам ему еще один повод глумиться надо мной. Это ведь просто, прикосновение губ к губам. Без чувств, без эмоций. Как камень чмокнуть или икону. Но отчего-то колени дрожат так, будто я собираюсь из самолета в холодный океан выпрыгнуть.
– Ты там молишься, что ли? – спрашивает Морев.
– Порчу накладываю, – отвечаю я и вытягиваю шею, приподнимаясь на носки.
Саша наклоняется, мои ресницы дрожат. Время замедляется, и, кажется, я чувствую движение крови в венах. Дистанция все сокращается, голова пустеет. Легкое касание тает на губах, мимолетное, но сокрушительное, потому что прокатывается по телу горячей волной непонимания. Саша едва касается своей щекой моей и ядовито шепчет у уха:
– Серьезно думаешь, что мне это нужно? Нужен поцелуй от такой замарашки, как ты?
Морев отстраняется и снимает мою онемевшую руку со своего плеча. Горло и грудь сдавлены судорогой, не могу ни вдохнуть, ни выдохнуть.
– Пусть лучше это будет Зима.
Часто моргаю, не понимая, о чем он говорит. Мысли ударяются в дикий хаос, а все, что я чувствую – уродливая обида, которая выкручивает руки и ноги.
– Что такое, Мореева? Ненавидишь меня?
– И даже больше, – выдавливаю с трудом, но очень даже искренне.
