Это злая разумная опухоль - страница 7
(Мне немедленно вспоминается парочка инцидентов из собственного прошлого, когда сотрудники правоохранительных органов, которые свободно могли повысить градус напряженности, отступали и решали вместо этого пойти на контакт. И другие – когда они, ну, этого не делали. Забавно, насколько вторые случаи сильнее отпечатываются в памяти.)
– Я всегда стараюсь решить дело миром, – продолжает Бэрд.
– Девяносто пять процентов змей тоже безобидны, – я обращаюсь к своей самой любимой биологической аналогии для полицейских, – но вы же все равно захватите в пустыню противоядие.
Он пожимает плечами и, кажется, сдается.
Кевина скрутили. Врачи провозят его мимо нас на каталке. Он обездвижен ремнями. Руки у него скованы за спиной наручниками. Он оглядывается, потерянный.
– Можно снять наручники, пожалуйста? – просит он. – Я не буйный.
Максимум три минуты прошло с того момента, как во всем времени и пространстве не было вообще ничего. Лишь мгновения назад он был пленником замкнутого круга, отрицавшего само существование внешней реальности. Теперь он совершенно адекватен. Он не понимает, почему с ним так обращаются.
Наручники с него не снимают. Я их не виню. И все равно это разбивает мне сердце. Я говорю Кевину, что позабочусь о Панде, пока его не будет (пока все это происходило, маленький пухляш прятался у нас на заднем дворе). Мы с офицером Бэрдом бредем следом за каталкой; он дает мне номер своего жетона, телефон и адрес электронной почты на случай, если мне захочется узнать, как идут дела. («Скорее всего, у меня не получится сообщить вам никаких подробностей – это конфиденциальная информация – но, по крайней мере, я смогу сказать, что у Кевина всё в порядке».) Я думаю, не из тех ли он людей, которые согласятся ответить на несколько вопросов по фактологии, если мне понадобится ввести в рассказ копа.
Подходят городские рабочие в синих латексных перчатках и с мусорными мешками. Они говорят, что я могу забрать свою палатку, если хочу, но она уже ни на что не годится; я извлекаю полые трубки каркаса (думаю, что найду, куда их приспособить) и разрешаю им избавиться от всего остального.
Скорая уезжает.
У Кевина в голове два человека. Они плохо играют в команде; в любой момент у руля находится лишь один из них. Есть какой-то тумблер, ответственный за переключение между ними. Надеюсь, Кевин выяснит, как удержать его в своих руках.
А тем временем в кустах бродит черная тень и смотрит на меня желтыми глазами. Она потеряла лучшего и единственного друга; у Кевина есть свои недостатки, но эти двое были вместе почти десять лет, и он решил, что лучше будет ночевать без крыши над головой, чем бросит ее. И мы ее тоже не бросим. Она все еще не подпускает нас даже на расстояние броска фрисби, однако выбирается из укрытия, чтобы съесть оставленную нами еду, когда мы заходим в дом.
Думаю, это уже что-то.
Так это и начинается
(Блог, 23 июня 2010 года)
Они могли провести чертов саммит «Большой двадцатки» в Хантсвилле, как саммит «Большой восьмерки» прямо перед ним; инфраструктура была уже подготовлена. Но они этого не сделали. Они решили воткнуть его в самое сердце Торонто, а потом построили закрытый лягушатник с искусственными пластиковыми деревьями и фотографиями озера Мускока во всю стену, чтобы почетные гости и журналисты могли прочувствовать величие канадской природы.
Или, если уж обязательно