Перед глазами вспыхивает оповещение, что сканирование завершено. Я вновь смотрю на Клару и облегченно вздыхаю. Она все еще жива, и осталось лишь подождать, когда ее переполнят инстинкты смерти, и запустить «Панацею». Когда ее сердце остановится, а органы начнут отказывать, я смогу увидеть, что не так.
Вот только ее сердце продолжает биться. Нахмурившись, я изучаю жизненные показатели Клары. Еще минуту назад ее сердце работало на износ, но сейчас оно успокоилось. Удары медленные и слабые, но они есть. Синева на губах исчезает, а с кожи уходит бледность. Ее живот – бурлящая масса пурпурной, пузырящейся плоти, но рана запечаталась.
Клара будет жить.
– Нет, – шепчу я.
Ей же вспороли живот. Одичалые ковырялись в ее внутренностях. Да, я стабилизировала ее, но она не должна была выжить. Я не смогу протестировать «Панацею», если она не умрет. Вот только с каждой секундой Кларе становится все лучше – она выздоравливает. Видимо, я слишком хорошо ее лечила.
Руз смотрит на нее с высоты своего роста, и на его лице появляется изумление.
– Ты спасла ее.
Я качаю головой и молча сжимаю руки в кулаки. Не говорить же Рузу и Матрице, что мне хотелось совершенно иного, что Клара должна была погибнуть. Я не смогла проверить, где сбоит «Панацея», а запуск сканирования оказался пустой тратой времени. Клара спасена, и в глубине души меня это радует, но «Панацея» могла бы спасти всех, если бы мне удалось ее закончить. Я поднимаюсь на ноги и выдергиваю кабель из панели Клары, пытаясь скрыть собственное разочарование. Но Матрица все еще стоит на коленях с застывшим взглядом и сжимает руки своей жены. Она даже не вздрагивает, когда шаги, эхом разлетающиеся по тоннелю, становятся громче.
Еще один выстрел рассекает воздух, и Руз отступает на шаг.
– Вы сможете утащить ее отсюда вдвоем? Я поднимусь на поверхность и посмотрю, далеко ли команда Рейн. А затем прослежу, чтобы кто-то пришел вам на помощь.
– Хорошо, иди, – говорю я.
Как только Руз скрывается за изгибом тоннеля, я хватаю Клару за руку, чтобы перекинуть через свое плечо. Она не может идти сама, но нам с Матрицей под силу вытащить ее на поверхность. Вот только та все еще не отпустила руки своей жены. Она прижимает их к полу пещеры и смотрит вдаль с застывшим взглядом.
– Эй, Матрица, – зову я. – Пойдем, нужно выбираться отсюда.
Женщина переводит взгляд на потолок и покачивается, но позы не меняет. Что-то не так с ее глазами. Издалека доносится крик Руза, а затем раздаются выстрелы.
– Матрица, – разочарованно повторяю я. – Очнись уже. Нам нужно уходить.
В ее глазах медленно появляется осознанность происходящего, а руки разжимаются. Она открывает рот, и с ее губ срывается странный, сдавленный крик. Я осторожно отстраняюсь подальше, когда уголки ее губ начинают дрожать. Вот только они не поднимаются в улыбке, они растягиваются в оскале.
В ее глазах вспыхивает безумие, и она бросается вперед. Я уворачиваюсь и пытаюсь подняться на ноги, но не успеваю – Матрица хватает меня за волосы и ударяет локтем по лицу, моя голова запрокидывается, а зубы щелкают. Я стискиваю ее за запястье, пытаясь вырвать волосы из ее хватки, но она набрасывается на меня как взбесившееся животное.
Нет, не животное. А как одичалая.
Но это невозможно. Я ударяю кулаком ей в ребра, вырываю ее руку из своих волос и отшатываюсь назад. Люди не превращаются в одичалых. Гнев не заразен.
