― Ты подменяешь понятия, Пчёлкина, ― не меняю позы, оставаясь настолько близко, что ловлю её горячее дыхание, рядом с которым отступают все северные ветра. ― Что есть запретный плод в твоём понимании? Ты? Так ты уже была моя. Я был с тобой. Был в тебе. Ты, конечно, хороша, но не до такой степени, чтобы бегать за тобой и просить секса.
― Тогда что тебе нужно?
Эти губы. Зависнуть бы в них до рассвета...
― Тебя. А там как пойдёт, ― меня-то подогревает азарт и её присутствие, а вот она как ледышка. ― У тебя под толстовкой есть что-нибудь?
― Уверенная двоечка, забыл?
Не забыл. Такое не забудешь.
― Я не про это, ― приподнимаю ей худи, заценивая обнажённый бок. ― Ничего, я так и думал. Замёрзла?
― Хочешь согреть?
― Если позволишь.
― Позволяю. Поехали.
Ммм...
― Куда?
― Греться. И горе тебе, если мне не понравится.
Секунда. Две. Три...
― Я потёк.
― Чего!?
Чёрт, я сказал это вслух?
― Не, в смысле пальцы все в соусе теперь, ― слишком сильно сжал, и лаваш прорвало. Кажется, химчистка теперь понадобится не только пальто, но и брюкам.
Убираю превратившуюся в кашу шаверму обратно в пакет, оттирая руки. Наелись. Какая уж тут еда, когда мысли поплыли совсем в другом ручейке?
И ведь знаю, что всё не так радужно, но воображение не остановить. Генерация сексуальных фантазий официально запущена.
― Ну и? ― Ева выжидательно щурится, видя, что я никуда не тороплюсь, да и в принципе стараюсь быть невозмутимым. Знала бы только, милая, что сейчас я делаю с тобой в своих мыслях... ― Тебе повторное приглашение нужно?
Мне? Ни второго, ни тем более третьего.
― Поехали, ― не знаю, что она задумала, но готов играть по её правилам. Правда исключительно на своей территории.
Для надёжности вытираю ладони об и без того испоганенные брюки и помогаю ей подняться. Дальше всё проделывается без лишних слов: в тишине собираем вещи, в тишине уходим той же дорогой, в тишине веду её за собой, страхуя.
В той же тишине помогаю забраться в чердачное окошко и спуститься по деревянной шаткой лестнице. И всё так же в тишине мы выходим обратно в многоквартирную парадную, а оттуда на улицу и к машине.
Пчёлкина оживает на глазах, едва ловит контакт с землёй. Моментально обрастает привычной шкуркой отчуждения с лёгким налётом снобизма. И за руку меня больше не держит.
Жаль. Мне понравилась её беспомощность.
― Это что? ― заведя двигатель и включив обогрев, замечаю, что она снова полезла в телефон... Чтобы листать мужские фотки.
Эй, совесть есть?
― Тиндер.
― И зачем он тебе?
― А где я ещё встречу фриков в таком количестве? Зацени, ― разворачивают ко мне дисплей, показывая... Тьфу, блин.
― Издеваешься? И как теперь это развидеть?
Голое непонятное нечто в нелепых татуировках лежит в ванной. Задрав ногу. И табличка "censored" там, где по логике должно иметься хозяйство, но сомневаюсь, что оно у него есть.
Ни один нормальный парень с яйцами такое дерьмо на всеобщее обозрение не выложит. Только психически больной. Или нарик.
Или психически больной нарик.
― Не нравится? Да ладно, горяч же, ― глумится Ева. ― Сергей, двадцать восемь лет. Курит, есть кошка. Водолей. Татушку с Вовкой из "Тридевятого царства" оценил? Ценитель классики. Надо лайк что ль поставить. О, а этот тебе как?
Не хочу смотреть, но всё же бросаю мимолётный взгляд...
Да твою мать! Выколите теперь мне глаза.
― И вот в эту помойку ты засунула меня?
― Ага. Скажи, "Предводитель общества защиты выдр
