Эвакуация. 1941—1942 гг. - страница 19

И старые, и новые концепции в равной степени легко «подтверждаются» цитатами из «Mein Kampf», но – только «в принципе». Если же обратиться к ситуации, непосредственно предшествовавшей вторжению, то сразу возникает неудобный вопрос: а почему обсуждаемые факторы не мешали Гитлеру успешно сотрудничать с «большевистской Россией» на протяжении довольно длительного периода, а тут вдруг – раз! – и стало невтерпеж. Причем, казалось бы, в самое неподходящее время – когда Германия увязла в многозатратной и бесперспективной войне с Англией.

А вы не допускаете, что как раз в том и дело, что увязла и выхода не находилось?

Гитлер обращался за помощью и к итальянскому дуче (однако тот не захотел поддержать авантюру младшего по возрасту и политическому стажу, но чересчур амбициозного партнера), и к Франко (но осмотрительному каудильо в отношении Англии было выгоднее сохранить нейтралитет). Фюрер даже, представьте себе, пробовал и со Сталиным договориться! Возможно, «понарошку», для усыпления бдительности (некоторые историки считают именно так); а все же в документах запечатлено, как в ноябре 1940 года Риббентроп и сам Гитлер буквально навязывали Молотову, приглашенному ими в Берлин, так называемый «пакт четырех держав» (впрочем, таковым бы он стал, если б к нему присоединился СССР; пока же это был Тройственный пакт, подписанный Германией, Италией и Японией). Советский нарком принял предложение внешне благосклонно, но, руководствуясь строгими инструкциями Сталина, поставил заведомо неприемлемые для Гитлера условия, и сделка не состоялась[38].

И в такой вот ситуации фюреру пришла в голову «креативная» идея «вывернуть перчатку наизнанку».

Российский историк, хорошо изучивший немецкие источники, утверждает, что «многим в окружении Гитлера, особенно из числа военных, война против Советского Союза казалась “чистым безумием”»[39]. Наверно, лет за пять-шесть до того и сам фюрер счел бы ее таковой, но осенью 1940 года он воспринимал ситуацию уже иначе. Окрепшая Россия (СССР) теперь активно участвует в общеевропейском диалоге, твердо отстаивает свои интересы и как-то так получается, что все время встает поперек пути рейха – в Прибалтике, на Балканах, на границах с бывшей Австро-Венгрией. «Россия остается главной проблемой в Европе, – записывает Гальдер 4 ноября 1940 года, видимо, за Гитлером. И тут же добавляет фразу, в которой уже явно проступают очертания дозревающих намерений: – Должно быть сделано все, чтобы быть готовыми к полному расчету с ней».

Но о «полном расчете» – это только в узком кругу, а для непосвященных – чуть ли не идиллия: «Фюрер надеется, что ему удастся привлечь Россию к единому антианглийскому фронту» (1 ноября 1940 года); «Россия энергично требует поставок машин. Осуществимо!» (14 ноября). Молотов приглашен в Берлин для переговоров. Фюрер его обхаживает, как расчетливый жених выгодную невесту (16 ноября 1940 года): «Финляндия не должна послужить предметом конфликта… Мы держимся в стороне. Экономические интересы. Финляндия остается в сфере русских интересов»; «Балтийское море как район, обеспечивающий свободу действий Германии, интересует нас в последнюю очередь»; «Мы должны принять решение, должны ли мы стоять плечом к плечу, или друг против друга. Союз! Широкие перспективы!» (Это все Гальдер за фюрером записал.)