Эвакуация. 1941—1942 гг. - страница 9

Но почему никто не задумывается о том, что внезапность нападения была ключевым моментом стратегии блицкрига, «молниеносной войны», которая, в свою очередь, составляла основу плана «Барбаросса»? Это ж лежит на поверхности!

Возможно, дело в том, что самый этот план в нашей стране всегда и безоговорочно считался авантюрным, а если так – что тут обсуждать? Есть легенда, будто копию этого документа, настолько секретного, что даже не все из ближайшего окружения фюрера были с ним ознакомлены, сумела раздобыть группа Яна Черняка (того самого, что послужил Юлиану Семенову одним из прототипов Исаева-Штирлица), и ее передали Сталину. Очевидно, гитлеровский план показался вождю настолько безумным, что он не принял его всерьез – посчитал, что это очередная провокация.

И даже в энциклопедии «Великая Отечественная война», подытожившей изыскания советских историков о войне к 40‑летию Победы, о пресловутом плане говорится пренебрежительно: «В плане “Б.” наглядно проявился характерный для политич. и воен. руководства фаш. Германии крайний авантюризм, что было подтверждено дальнейшим ходом истории»[19].

И постсоветская историография не проявила особого интереса к этому провалившемуся прожекту зарвавшихся вояк.

Между тем план «Барбаросса», в разработке которого участвовали самые опытные генералы вермахта (Гальдер, Кейтель, Браухич, Паулюс и др.), не был ни безумным, ни авантюрным. Он был, как сказали бы сегодня, креативным, оттого неожиданным, нарушающим канонические представления о правилах ведения войны. И в то же время вызывающе дерзким. Конечно, предполагал долю риска: при проведении беспрецедентной по масштабу операции что-то могло не состыковаться (и отдельные такие случаи, как говорится, имели место). Но кто ж выигрывал сражения и войны, не отваживаясь на риск? Однако безответственной надежды на удачу – русские сказали бы: на авось – в их разработке точно не было: только строгий расчет, только наверняка.

Создатели плана опирались на успешный (если отвлечься от морального аспекта) опыт покорения Европы менее чем за два года (если традиционно вести отсчет от 1 сентября 1939‑го). При этом Польша сопротивлялась 27 дней, Франция – почти полтора месяца, Бельгия – чуть больше половины месяца, а для Дании немцам хватило шести часов. И так далее[20].

Гитлеровские стратеги продуманно готовили армию вторжения, добиваясь ее полного и безоговорочного превосходства по всем параметрам над армией противника. А чтобы ее мощь сработала наверняка и при минимальных потерях, они положили в основу плана «Барбаросса» технологию блицкрига, теоретически обоснованную еще в начале ХХ века прусским фельдмаршалом фон Шлиффеном, но впервые – и с большим успехом! – примененную на практике ими самими при нападении на Польшу в 1939‑м и на Францию в 1940 году.

Причем нет оснований утверждать, что пойти на «авантюру» блицкрига в войне против СССР гитлеровских стратегов побудила пьянящая эйфория только что одержанных побед: это было основательно продуманное решение с учетом особенностей той обстановки, что сложилась вокруг Германии (в первую очередь, конечно, благодаря ее действиям) на втором году Второй мировой войны.

Почему, спросит читатель, я так настойчиво твержу, что к плану «Барбаросса» и блицкригу как способу его осуществления нужно относиться не как к авантюре, а как к неординарному стратегическому решению, достойному высокой репутации немецкой полководческой школы? Сразу подчеркну: разумеется, не для того, чтобы хоть в какой-то мере обелить преступный замысел и его творцов. Я делаю это по иным причинам. Одну из них считаю «попутной» и второстепенной, но все же назову: не много чести одолеть зазнавшегося, зарвавшегося, неадекватного в своем самодовольстве врага, и совсем другое дело – победить умного, расчетливого, изощренного в своем губительном искусстве противника.