Оля же решила пойти по спортивной линии. Она справедливо полагала, что я никогда по этой линии не пойду. Потому что я в душе – гуманитарий. Я читала Булгакова и другие умные книги.
Так вот, Оля занималась боксом. И у неё под глазами постоянно были синяки. И она, наверное, не хотела в таком виде фотографироваться.
Это сейчас я понимаю… А тогда меня просто взбесило ее вероломство.
– Это моя фотография. Я столько в нее вложила.
Я не хотела, чтобы нас путали. Я может быть, даже уехала с малой родины, чтобы нас не путали.
Но понятно, свои претензии сестре я высказывала мысленно – Оля занималась боксом и запросто могла ударить или повалить меня на пол и придушить.
Справедливости ради надо сказать, что Оля защищала меня от хулиганов.
Она хотела быть человеком непредсказуемым и даже иногда опасным. Такой был у нее имидж. Я же была такая рохля. В присутствии которой говорят не «член», а «пеннис».
Однажды Оля украла в магазине спортивные трусы. Продавщица, знакомая матери, пришла к нам домой, с требованием вернуть трусы.
Оля сказала, что стащила трусы Анастасия, то есть я.
Мать меня побила, она почему-то больше верила сестре. Мать когда-то занималась велосипедным спортом, и Оля была ей ближе.
– Ладно, сестра, не обижайся, если бы выяснилось, что трусы украла я, меня бы не допустили к соревнованиям на первенство города, у нас строгий тренер, – сказала мне на следующий день Оля. – Если хочешь, можешь встречаться с моим Николаем вместо меня, он классно целуется.
Николай был красавчиком, сыном начальника районного управления торговли, года на два старше нас с сестрой. Колю должны были забрать в армию, но отец отправил сына на полгода в психбольницу. Николай, оправдывая звание психа, исполнял под гитару песни собственного сочинения. О нем мечтали все девочки нашего района.
– А как же ты? Не жалко? – спросила я Олю.
– А мы будем встречаться по очереди, – сказала сестра. – А ты за это сдашь за меня экзамены по русскому и литературе.
Я согласилась. Пару раз встретилась с Николаем, но мне не понравилось. Он постоянно пел песни, а мне хотелось говорить.
В 25 лет у нас были разные фотографию на паспорт, потому, что после школы я уехала в областной центр, поступила в финансовый техникум. Оля осталась на малой родине. Сестра вышла замуж за Николая, который в середине 90-х перестал петь песни, и воспользовавшись связями отца, открыл свой бизнес – сеть торговых павильонов.
У них появилась машина, собственный двухэтажный дом. С барского плеча они даже купили мне квартиру в Ростове, чем поставили меня в неловкое положение. С тех пор, я всегда чувствовала, что должна им что-то, это меня угнетало. Мы стали меньше общаться и даже потом, когда все их ларьки сгорели, как-то мы не находили тем для телефонных разговоров.
Но! Я постоянно вела с Олей мысленные диалоги. По любому поводу.
Например, когда хотела купить кеды.
Я считала, что Оля не одобрила бы мой выбор.
– Сестра, тебе уже 35 лет, ты заготовила на зиму соленья? Какие кеды, ты солидная дама? – я так прямо и представляла, как она мне это говорит, ее голос, интонацию. Олю я представляла в красных туфлях на высоких каблуках. Я знала, что она постоянно делала закрутки. Овощные и фруктовые закрутки заменили ей бокс.
– Нет, ничего я не закрутила, потому что я по вечерам хожу в кино, театры и на концерты.
Я тогда работала администратором в филармонии, поэтому на многие мероприятия могла попасть бесплатно.
