Евангелие от палача - страница 33



Смеется, гадючка. Интересно, что она знает обо мне? Почти ничего. Но вполне достаточно, чтобы ненавидеть меня.

Повздыхал я грустно, лапки в сторону раскинул:

– Как знаешь, как знаешь, тебе жить… И кто же он, твой избранник?

– Очень милый, добрый, интеллигентный человек.

– Москвич? Или провинциал?

– Он ужасный провинциал. Из заштатного города Кёльна.

– Ага. Это не там находится подрывная радиостанция «Свобода»?

– Ей-богу, не знаю. Я знаю, что это центр рабочего класса Рура.

– Ну и замечательно! А то моя дуреха сказала, что он из какого-то Топника…

– Перепутала. Я ей сказала, что он родился в Кёпенике…

– Да не важно! Совет вам да любовь! Бог вам в помощь! Поздравляю…

– Спасибо! Но… мне нужно соблюсти одну чистую формальность, пустяк…

Вот. Формальность, пустяк. Вам, апатридам несчастным, на все наплевать, пока вдруг не всплывает вопрос о какой-то формальности. Тогда вы начинаете бегать ввечеру и спозаранку. Так, между делом пустячок решить, формальность исполнить. Формальность-то она формальность. Да не пустяк. Не пустяк. Без этого пустяка твоим брачным свидетельством только подтереться можно, и то, если его хорошо размять.

– Пожалуйста, Майка, все, что от меня зависит, – я готов…

– При заключении брака с иностранцем и оформлении ходатайства о выезде в страну проживания мужа у нас требуют согласия родителей. Мама уже подписала.

– Ну и прекрасно! Значит, все в порядке.

– Нужно, чтобы и ты подписал.

– Я? Я? Чтобы я подписал… что?

– Согласие на мой выезд в ФРГ.

– Пожалуйста, я не возражаю.

– Тогда подпиши вот эту бумагу.

– Э-э, нет. Не подпишу.

– Почему? Ты же сказал, что не возражаешь?

– Не возражаю. Но подписывать ничего не буду.

– Как же так? Я ведь не могу принести в ОВИР твое согласие в целлофановом мешочке?

– И не надо. Ты им скажи, что я не против.

– Но ты же сам знаешь, что у нас слова только по радио действительны, а в жизни на все нужна бумажка. Им нужен документ.

– Документ в руки я тебе дать не могу.

– Но почему?

– Потому что своей долгой и довольно сложной жизнью я научен Ничего-Никогда-Никому не писать. Я верю в волшебную силу искреннего слова. Слово – оно от сердца…

– Ты надо мной издеваешься?

– Нет. Я хочу тебе добра.

– Но ты мне этим поломаешь жизнь.

– Никогда! Твой милый, добрый, интеллигентный жених из Кёльна тебя любит?

– Думаю, что да.

– Пусть тогда переселяется в Москву. Я ему прописку устрою.

– Он хочет жить в городе, где не нужна прописка. Где поселился, там и живи.

– Значит, он тебя не любит, и все равно счастья у вас не будет. Использует тебя и бросит. Или еще хуже – продаст в публичный дом. Там у бывших советских – прав никаких!

– У меня такое впечатление, что я говорю не с тобой, а с твоей женой Мариной. Это сентенции в ее духе.

– Ничего не поделаешь, муж и жена – одна сатана. Так что лучше его сразу бросай, найдешь себе здесь мужа получше. А то долгие проводы – лишние слезы.

– Я смотрю на тебя и пытаюсь понять…

– Что, доченька, ты хочешь понять? Спроси, скажи – я помогу разобраться.

– Ты от своей жизни действительно сошел с ума или ты такой фантастически плохой человек?

– Насчет сумасшествия ничего сказать не могу, мне же самому незаметно. А насчет моей «плохости» – встречный вопрос. Чем это я такой плохой?

– В общем-то – всем…

– А главным образом тем, что не хочу написать свой родительский параф на документе, ставящем меня в положение соучастника изменницы Родины. А?