Евангелие страданий - страница 18

[20]. Бессильна была твоя речь, бессильна была твоя мысль и твоя рука; и Небо не слышало твоей молитвы; но когда ты смирялся под крепкую руку Божию[21] и в духе своем уничиженно вздыхал: «Боже мой, Боже мой, грех мой велик, он больше, чем то, что может быть прощено», – тогда небеса вновь отверзались, и Бог смотрел, как об этом пишет пророк, из своего окна вниз на тебя, и говорил: «Еще малое время; еще малое время, и Я обновлю лице земли»[22], – и вот лицо твое обновлялось, и в твоей дерзкой душе сострадающая Божия милость взращивала кротость, восприемлющую слово апостола. Тогда ты, смиряясь пред Богом, признавал, что Бог не искушает никого, но каждый искушается, увлекаясь и обольщаясь своими страстями[23], как и ты обольстился своими гордыми, высокомерными и упрямыми мыслями. Тогда ты ужасался своего заблуждения, будто мысль о том, что Бог искушает человека, способна дать разъяснение жизни; ведь когда жизнь стала для тебя темной речью, ты прислушался к такому разъяснению, но теперь тебе приходилось признать, что оно как раз сделало все необъяснимым. Тогда ты признавал, смиренный и пристыженный, что хорошо, что Бог не позволяет Себя искушать, что Он – всемогущий Бог, Который силен сокрушить всякую дерзкую мысль, не давая тебе в отчаянии остановиться на таком разъяснении темной речи жизни, которое ни один человек не способен вынести.

«Всякое даяние доброе и всякий дар совершенный нисходят свыше, от Отца светов, у Которого нет изменения и ни тени перемены». – Эти слова так понятны, так просты, и все же много ли тех, кто действительно их понимают, кто действительно понимают, что эти слова – драгоценная монета, которая великолепнее всех сокровищ мира, и в то же время – разменная монета, полезная в повседневной жизни.

«Всякое даяние доброе и всякий дар совершенный от Бога». – Апостол употребляет два выражения. «Всякое даяние доброе», – говорит он и выявляет этим внутреннейшее существо даяния, дара: показывает, что он – здоровый и благословенный плод, лишенный всякой нездоровой и пагубной примеси. «Всякий дар совершенный», – говорит он, выявляя, в каком ближайшем отношении находится с Божьей помощью это доброе даяние к приемлющему его человеку: давая понять, что оно, будучи благим и добрым в себе и для себя, не оказывается для человека несущим ему урон и погибель. Этим двум выражениям отвечают два других. «Дар нисходит свыше, от Отца светов». «Нисходит свыше», – говорит апостол, обращая мысль верующего вверх, к небесам, откуда берет начало все доброе: и то благословение, что питает уста, и то, что питает сердце; вверх, к небесам, откуда нисходят добрые духи, служащие спасению человеков[24]; вверх, к небесам, где добрые намерения обращаются в небесные дары. «От Отца светов», – говорит апостол, указывая, что Бог Своим вечным светом проницает всю тварь, что Он ведает мысли людей издалеча и знает доподлинно все их пути, что Его вечная любовь все предваряет, так что всякое Его «даяние доброе» становится «совершенным даром». Ведь Бог, Сущий на небесах, дает дары не так, как человек, который даже если бы и имел что-то хорошее, что он хотел бы подарить, дарил бы это как бы вслепую и наугад, с радостью, конечно, потому что это было бы доброе даяние, но и с грустью, ведь он не мог бы доподлинно знать, на пользу ли пойдет другому его дар. «Всякий добрый и всякий совершенный дар», – говорит апостол; «всякий» – что это значит? Указывает ли этим апостол на то, что широко простертый небесный кров это огромная кладовая, и что при этом все содержимое неба это благие и добрые дары; указывает ли он на то, что Бог берет из этих богатых запасов и, сообразуясь со временем и с возможностями, изредка дает немного одному и немного другому, тому больше, а этому меньше, а кому-то совсем ничего, но при этом все, что Он дает – благое и совершенное? Со вниманием выслушаем следующие слова: «у Которого нет изменения и ни тени перемены». Если бы апостол желал представить все так, как мы сказали, то он бы, наверное, вместо этих слов добавил бы: «по любви Божией, по любви Бога милости и утешения, дающего благие дары», – или сказал бы что-то подобное сильнее и лучше, чем мы способны сказать; он, наверное, прежде всего наставил бы верующего к благодарности за то, что ему уделяются благие дары, – к благодарности, сознающей рамки времени и возможностей. Но он не делает этого. Он предостерегает от заблуждения, будто Бог искушает человека, и от заблуждения, будто Бог позволяет Себя искушать; он подчеркивает, что Бог неизменен, что Он пребывает Тем же, тогда как все изменяется; он увещевает любить Бога так, чтобы наше существо могло стать подобным Ему, чтобы мы могли обрести Бога в неизменности и постоянстве и спасти свои души в терпении