– Не будем предугадывать, – произнес Саша. – На шанс завтра посмотрим завтра.
Рашид перед закатом Солнца увидел пик Ленина, а рядом пик Коммунизма. Холод пронизывает всё тело, ветер, словно ножом, режет кожу, а глаза словно в песке – не понятно то ли боль, то ли помутнение.
«Главное – я в шаге от Ха́на и никто на родине не знает, что я выступаю над землей на несколько километров. Аюб удивится и скажет: „Я не верю“. Жена заплачет от того, что жизнь моя висела на волоске. Дети будут кричать от счастья, что это сделал их папа».
Они растопили снег, заварили чай и достали консервы. Причиной его недомогания прошлый раз было недостаточное питье. «Так сказал Богомолов, когда я ему пожаловался. Что он еще говорил? Отбой в семь вечера. Подъем в два утра и штурм в четыре утра. Надо спать». «Здесь каждый сам по себе: никто никому не помогает», – он повторил слова Абрамова так, на всякий случай.
Рашид уснул, высоко оценивая способности пуховика беречь тепло, излучаемое телом.
Проснувшись в положенное время, позавтракал, натопил один литр воды в термос и пол-литра в пластиковую бутылку в пуховик. На ноги одел пару штанов, на себя – пуховик и гортекс-куртку. В четыре они вылезли из палатки: кругом темнота и режущий холод. Проходит час, и Рашида начали доставать то холод, то жара. Для вентиляции в такие моменты нужно расстегивать пуховик в соответствующих местах. Гид подсказывал, а Рашид нервничал. У него в голове стучала только одна мысль – «вверх». Вскоре их застиг рассвет – с вершины горы всё, что внизу, казалось не имеющим никакого значения. С того момента он как будто попал в транс: веревки, натоптанная тропа, идущая вверх; внимание зациклено на одном – на Хáне, и осознание того, что с каждым тяжелым шагом приближается к мечте. В ушах звучит какая-то аварская песня в сопровождении зажигательной музыки.
– Саша! Ты где? У тебя всё нормально. Я иду. Я догоняю тебя.
– Давай, давай. Ты сильно отстаешь. Можешь усилить шаг?
Рашид сделал неудачное движение наклоном вперед и упал на колени.
– Иду, – выдохнул он. – Очки запотели. Спина тоже. – Мы где, далеко еще?
– Скоро подойдем к четвертому лагерю. Высота 6400.
Ты меня слышишь?
– Да, я слышу.
Снежный покров закончился и начались скалы, камни.
– Рашид, подготовься к жумарке. Мы уже близко. Вот начинаются мемориальные плитки. Здесь похоронены неудачники. Гора приняла их смерть здесь.
Рашиду очень тяжело жумарить – с этой техникой у него проблемы и поэтому уходят драгоценные минуты. Он прошел четвертый, неиспользумый лагерь. Задул ветерок и Рашид потерял веревки. Смотрит туда, сюда.
– Смотри наверх, – крикнул Саша. – Вот они где. Чуть дальше?
Гид остановился. Смотрит на часы. Они, миновав четвертый лагерь, с трудом добрались до отметки 6800 метров. До Хана оставалось двести метров.
«Какая жалость, двести метров, – думал гид, – как бы сказать Рашиду: „Всё, приплыли!“» Но, Рашид, поравнявшись с гидом, сказал:
– Пошли дальше…
Гид видел его глаза и усталую поступь. Всего какая-то мелочь и вот она вершина, так близко. Как сказать ему:
«Дальше не идем?»
– Всё, Рашид, – выдохнул Саша. – Всё.
– Что, уже вершина? – спросил Рашид.
– Нет. Уже двенадцать часов и мы не имеем права двигаться дальше.
– Что ты сказал? Повтори, – Рашид скинул очки. У него красные затекшие глаза и обезумевший взгляд. – Что ты сказал!?
– Всё, Рашид. Возвращаемся.
– Нет! – закричал Рашид. – Я пойду до конца. Ты, если хочешь, оставайся.
