Трактат Державина выходил за пределы выяснения вопроса о причинах голода; это довольно пространный юдофобский манифест. Как справедливо отмечал историк Джон Клиер,
в исторической литературе существовала тенденция попросту игнорировать Державина как религиозного юдофоба. Однако характер антипатии Державина к евреям был сложнее, чем предполагает такая характеристика. Его идеи представляют собой переход от старой, в основном религиозной традиции неприятия евреев к ее варианту, основанному на культурных различиях, который в течение XIX века складывался в России (да и в других странах). Религиозные предрассудки Державина часто стояли за его осуждением несовершенств повседневной мирской жизни евреев, но это осуждение может рассматриваться и независимо от соображений веры. Например, к Талмуду он подходил как к документу и религиозному, и светскому. Толкования Библии у него переплетались с экономическими антипатиями польского торгового сословия… Русские юдофобы следующего столетия, носители более однородной идеологии, как правило, ссылались на державинские выпады против экономических и культурных особенностей жизни евреев, отбрасывая его высказывания по поводу религии.
Добавлю, что от Державина досталось и белорусскому крестьянству, которое он обвинял в чрезмерной склонности к пьянству и излишней вольности, а также польским магнатам. Одним из рецептов Державина по исправлению положения в Белоруссии, кроме ограничения прав и «исправления» евреев, было усиление крепостничества на вновь обретенных землях, ограничение вольности крестьян в такой же степени, как в России, и усиление ответственности помещиков за подвластных им крестьян.
Защита окружающего населения от еврейской «эксплуатации» стала одним из краеугольных камней политики российских властей в отношении новых подданных. Отсюда – следовавшие время от времени распоряжения о выселении евреев из сельской местности, о запрещении евреям селиться за пределами городов и местечек, об ограничении их права заниматься теми или иными видами хозяйственной деятельности.
Другой ключевой задачей, определявшей политику российских властей по отношению к евреям, была борьба с еврейским «фанатизмом», «исправление» евреев. Причем борьба с «фанатизмом» была приоритетной, так как «эксплуатация» стала его следствием. Еврейский фанатизм заключался, по мнению властей, в том, что евреи считали себя избранным народом, презирали иноверцев, среди которых жили, не были лояльны к государственной власти, ибо соблюдение норм своей религии считали важнее подчинения законам государства. Различие между либеральной и консервативной политикой в отношении евреев состояло в том, что «либералы» полагали полезным для «исправления» евреев дать им сначала права, консерваторы же считали, что для получения прав евреи должны поначалу «исправиться».
Российская власть стремилась в конечном счете к эмансипации евреев, к интегрированию их в российское общество. Это вполне соответствовало идее «регулярного государства». Вопрос был лишь в мерах и сроках. Меры поощрительные (например, разрешение «полезным» категориям евреев жить за пределами Черты оседлости, облегчение доступа к общему среднему и высшему образованию и даже выделение субсидий для этого) и ограничительные (запрещение ношения традиционной одежды или же выселение из сельской местности) чередовались или даже сочетались в одних и тех же законодательных актах.
