Европа на ленте - страница 2

Ну, а после института… Я очень хорошо помню, как гоняла руководительница польского отдела пришедшего к нам в АПН (ныне РИА «Новости») нерадивого старшего редактора по имени Алан, впоследствии неожиданно оказавшегося всем известным Чумаком, врачующим до сих пор тело, душу и еще бог знает что… Много лет мы с коллегами встречались в маленьком московском подвальчике рядом с Третьяковкой, в тесном кругу Комитета московских драматургов, основанном еще Погодиным, обсуждая собственные премьеры и, заверяя тут же, оплачиваемый затем писательским союзом бюллетень, позволяющий выжить в нелегкие времена отсутствия работы.. Между прочим, первый автомобиль, пятая модель «Жигулей», у моего приятеля в те времена, по этому самому Комитету, а ныне пышущего самоуважением шоумена Лени Якубовича появился в результате именно авторских общественных стараний… Не забыть, как на втором этаже красивого особнячка Посольства, на улице с возвращенным ныне именем Якиманка, сердечно пожимал мне руку, уже тогда с заметно нездоровым цветом лица, Франсуа Миттеран, Президент Французской Республики, благодаря за вклад в имидж французской литературы – и это тоже могла бы быть отдельная увлекательная история уже более поздних времен, связанная с зарождением новых экономических отношений в нашей стране, когда вдруг оказалось, что бизнес и литература – вещи вполне совместимые…

Причудливая мозаика – люди, встречи, события…

Удивительное ощущение – осознавать, что близкий тебе человек, вместе с которым прошла половина твоей собственной жизни, родился, оказывается, более ста лет назад и давно уже признан киноклассиком. Поневоле задумаешься о смысле собственного существования…

Мы идем с отцом по узким коридорам первого этажа Киностудии имени Горького, к маленькому просмотровому залу, где заказана очередная смена перезаписи… В рамках «восстановления» старых картин, ему наконец-то удалось «запуститься» с проектом «восстановления» своего знаменитого «Медведя». Это давало возможность тогда режиссеру два-три месяца получать установленный оклад, иногда пользоваться прикрепленным к маленькой киногруппе автомобилем. А потом, после сдачи «очищенного» от временных наслоений фильма, с восстановленной фонограммой, иногда даже получать премию в размере того же самого оклада…

– И что сегодня..? – спрашиваю я.

– Ну сейчас посмотрим, как получилось со вставкой «ангелочков» в самом конце, на титрах. Музыку мы почистили. А дальше, чем заниматься, я уж не знаю. – он пожимает плечами. – Наверное, придется все-таки переозвучивать.

– Ты что? Кого? – от неожиданности я даже останавливаюсь. – Жарова? Андровскую?

– Ну, а что делать, – он подталкивает меня к двери просмотрового зала. – мы же не можем сидеть просто так, сложа руки. Закроют, расформируют группу, опять в простой, совсем без зарплаты. Ты же знаешь ситуацию на студии.

– Это невозможно… – я удерживаю отца за рукав. – Ты с ума сошел… Это же сегодня уже – классика. Пусть остается все, как есть – со всеми старыми шумами. Кто тебе сегодня переозвучит молодого Жарова? Да ты… ты просто не имеешь права, этого нельзя делать! Я не дам тебе! Это история кино – понимаешь.

Отец, грустно улыбаясь, смотрит на меня.

– Может быть… А сегодня-то как жить?

Времена не выбирают… Когда молодой режиссер, только что закончивший Киноакадемию при ВГИКе у Сергея Эйзенштейна, снял свой первый дипломный фильм «Медведь» по Чехову, и тот широко пошел по всем экранам огромной страны – от Москвы до Владивостока, принося, в полном соответствии с существовавшим тогда положением, приличные дивиденды автору сценария и постановщику, группа маститых советских кинодеятелей тут же сочинила письмо в родное сталинское правительство – а не слишком ли много денег получит новоявленный молодой талант?! Вроде бы, еще не по чину… Я помню, кстати, как, по его рассказам, тогда жилось новоявленному советскому «миллионеру». Что можно было позволить себе на такие деньги. Разумеется, закон, позволяющий режиссеру получать процент с дохода от проката своего фильма, немедленно изменили.