Двухэтажка в стиле «лишь бы не было войны» пахла полевой кухней всех мировых войн. И над этим нависла Пожарная каланча.
– Голосуем! – Лазарь вскинул руку и остановился. – Кто за то, чтобы отовариться портвейном?
– У меня такие соседи…
Валечкина комната – это хрестоматия одинокой женщины: от журнальных вырезок на обоях до весенних подтеков у окна.
Он сел за стол, а Валечка скрылась за гардеробом, что выдавался на середину комнаты, как облезлый волнолом, отделяя корабли от гавани, где стояла кровать с бронзовыми собаками, целомудренным покрывалом и горой подушек.
Она принесла радио, похожее на бумажную шляпу. Духовой оркестр играл вальс.
Лазарь смотрел на ее ноги и согревал ладонями бутылку портвейна.
– За что выпьем? – улыбнулась Валечка.
– За погоду на завтра. – Лазарь зубами вытащил пробку из горлышка.
Они взяли стаканы, и две руки их, будто змеи, сплелись в любовный узел. Они поочередно высовывали язычки и лизали друг дружку по зубам.
– Сладкий мой.
– Девочка моя.
– Бычок.
– Маленькая, сосочки…
Это было уже слишком. Она испустила стон и вырвалась из его рук.
– Я сейчас вернусь.
Лазарь снова увидел белую кровать с бронзовыми собаками. И он залпом допил стакан и начал стягивать с себя «амуницию»: китель, рубашку и, наконец, штаны-клеш. Только трусы и туфли на нем (забыл скинуть), откинул холодное покрывало и прыгнул. Треск и грохот.
На кровати вместо сетки лежала фанера. Фанера треснула, и Лазарь шмякнулся. Голый, с выпученными глазами и туфлями с дырявой подошвой.
– Боец Хейфец…
Из-за того, что он был в ботинках, Валечке всю ночь казалось, что она в руках кентавра. Ночью он замерз и дрожал вокруг ножки стола.
Закончился еще один послевоенный год. В райкоме партии Лазарь работал юристом и терпеть не мог еврейских ходоков, потому что они признавали в нем своего. Он учился заседать в президиумах и спать с открытыми глазами. Через войну он доказывал чужим, что свой. Теперь нужно своим доказывать, что он для них чужой.
Он расписался в ЗАГСе с Валечкой, приобрел чернильный прибор и купил супруге лисий воротник. По утрам он жевал хлеб, слушал новости по радио, похожее на бумажную шляпу. По вечерам встречал Валечку у школы.
Уличные мужчины кусали языки, глядя на высокую грудь в зверином меху. Это возбуждало Лазаря ночью, когда он пытался Валечке кое-что доказать.
Тем временем в Палестине возродился Израиль. И от этого, казалось, советские евреи изменятся. Так оно, быть может, и было бы… но не было. И это подтверждало некую идею. Но для полного счастья он хотел избавиться и от пятого пункта в паспорте.
«Ну что ж, – думал он, – не в этом году, так в следующем».
В следующем арестовали врачей-евреев.
13 января: «Арест банды врачей-отравителей – это удар по международной сионистской организации».
К вечеру мороз хватал за уши, а Лазарь задыхался. Вбежал в комнату, радио – в розетку, голову – в тарелку репродуктора: диктор-диктор. Я не я! И вдруг грохот входной двери.
Лазарь включил пылесос. И почудилось жильцам, что объявлена тревога.
Стыло небо СССР, приглушая лязг и скрежет железнодорожных станций. Им снились вагоны, сортирующие людей – кому оставаться жить в городах, а кому умирать в дороге. И шли, кому умирать, наденут рубашки и в слезах понесут детей в чрево вагонов. Будь дети у Лазаря, он отнес бы их на баржу, что была выброжена на берег Дона…
Лазарь лег на кушетку, как в обморок.
