Эйр, эсс, онна. Дневники Алекса Бирмы - страница 5

Однажды под конец тренировки капитан объявил:

– Спарринг. Фулл-контакт, но я только защищаюсь.

Ну, спасибо и на том, что не убьет ненароком. Я атаковал, как всегда безуспешно, в пустоту. И вдруг он сменил тактику – очередной удар блокировал. Уй-ё! Я как на столб налетел!

– Думай. Машешь наобум, не стараясь обойти возможное сопротивление, и результат понятен. Пока твое тело не приобрело крепости железа, подставляться следует поменьше. Потом сможешь держать любой удар, но это дается не сразу. Технику «кольчуга» осваивают не в первый год занятий.

Ага, как в том анектоде про каратиста? Спросили круто-поясатого мастера, как он будет защищаться, если его ударят ногой по… ну, в общем, ударят. А он – мол, зачем защищаться? Пусть бьет – ногу об меня сломает… Видимо, на лице у меня явственно отобразилось сомнение.

– Не веришь? Бей. Я снимаю защиту. – И скомандовал: – Маваши чу-дан, юй! [1].

Я вытаращился на него в полном замешательстве. Ногой по грудной клетке, с полуразворота? Я хоть и не силач, но груша и у меня отлетать начала. Не боится?

Он, устав ждать, дернул бровью:

– Чего топчешься, работай, – и добавил ядовито, – ну, вы же все спите и видите во сне эту возможность! Хорошо, ставлю блок. Вперед! – Он прикрылся руками, а в его глазах мелькнул какой-то странный интерес.

Я ударил. Быстро, прочувствованно, с понятием. А он вдруг поднял руки над головой! Остановить летящую ногу я не успевал, только в голове мелькнуло – ребра же ему сломаю, минимум!

– А-ы-ы-ы! – Я брякнулся на пол. Эффект был, как от столкновения со стволом матерого дерева. Щиколотку явно выбил, голень онемела, а в голове прыгали, звеня и стукаясь, металлические шарики. Вот тут меня и прорвало. Я орал: он бессердечный садист, пользуется тем, что взрослый и сильный, и тем, что мы только курсанты. Что это ему некуда деваться по вечерам, а я хочу отдыхать все-таки, и в увольнительной бывать почаще, чем раз в семестр. Я припоминал все обиды и проваленные зачеты, я кричал, что он мог бы быть чуть снисходительнее и не доводить бедных мальчишек до исступления.

– Алекс, – голос Риго звучал тихо, и даже льдинки глаз показались присыпанными пеплом. – Космос не прощает ошибок. Там за просчет жизнью заплатишь не только сам, но и те, с кем ты в связке. Я хочу, чтобы вы всегда возвращались. Понимаешь, возвращались – домой. И пытаюсь научить всему, что знаю сам.

Он покачал головой, невесело усмехнулся:

– Ладно, закончим. С сегодняшнего дня свободен. Может быть, действительно уже хватит.

Он опустился рядом на пол и начал осторожно ощупывать мою травмированную лодыжку. Я молчал, ошарашенный внезапной уступчивостью капитана, наблюдая, как его длинные, чуткие пальцы скользят по коже, разгоняют начавший наливаться кровоподтек. Ну-ну. Сам-то хорохоришься, а и у тебя синяк будет, железный ты или не железный. Но злорадства почему-то не получилось, а стало вдруг грустно. Ему никто ушибы не разотрет.

Темная аллея вела от учебных корпусов к жилой зоне. Жесткие листья кустов шелестели тревожно, вторя разыгравшейся непогоде. Я, прихрамывая, шел с тренировки и ежился от задувающего за воротник ветра с песком. Настроение было подстать сгущающимся зимним сумеркам. В горле будто что-то застряло, а в смятенной голове толкался вопрос: что же случилось? Теплые, сильные ладони. Надежные. Такие, наверное, были у отца…

Я брел, пиная упавшие на дорожку обломки ветвей, и думал, думал. Что мы вообще знаем о Риго? Папаша Зум, вон, намекал-намекал, присмотрись, мол, а я? Предпочел привычно увидеть все в черном цвете. Ежели рассудить, Сантана правильно все делает: чтобы заставить учиться сотню оболтусов, нужны сильные меры. Меня теперь среди ночи разбуди, я отбарабаню формулу расчета плотности гравиполя. А выйдет аппаратура из строя – и придется вручную? Вот тут-то все и пригодится. Прав он, как ни крути, а что жесткий…ну, похоже, жизнь заставила. Ведь он, кажется, воевал. Какой бы я, спрашивается, был, пройдя через войну?