Весенний лес надевал зелёную одежду. Прогалины расцветали крохотными солнцами. Почерневший снег трусливо прятался в тенях могучих стволов и под раскидистыми лапами елей. Птицы в нарядном убранстве сквозили меж деревьев, заливаясь переливчатыми трелями. А за нартами, перепрыгивая с ветки на ветку, следовал ловкий и осторожный горностай. Старик тревожно обернулся, а хитрый зверёк юркнул за раскидистый комель выкорчеванного непогодой дерева. Когда упряжка скрылась из виду, за узловатым корнем поваленной ели горностай превратился в призрачного человека. Он улыбнулся, поправил лук за спиной и взметнулся в небо на искрящихся лыжах, словно и не было его. А может, и вправду, не было?
Летний чум старик всегда ставил на пологом склоне недалеко от воды. Река в этом месте делала разворот и устремляла свои воды далее в иные земли, извиваясь среди мохнатых еловых лесов. В месяц прилёта гусей многочисленные заводи наполнились крякающими жильцами. Они прилетали и, горделиво выпятив грудки, скользили по проколотой камышом и осотом водной глади.
По утрам с реки поднимался густой туман, он придавал знакомым предметам необычные очертания. В дымке они приобретали размытость и казались живыми. Старик выносил Эйви из чума, и они встречали рассвет. Эйви протягивала руки, но туман уходил сквозь пальцы, наконец, она высовывала язык и старалась лизнуть, но туман был не вкусный. Туман оседал на высокой траве крупными бисеринками росы. Солнце ласково касалось их тёплыми ладонями, а они впитывали в себя солнечное тепло и искрились. На лодке-долблёнке старик выходил на реку и проверял снасти. Эйви и пёс оставались на берегу.
С самого первого дня пёс души не чаял в ребёнке. Когда она начала ползать, то он ни на шаг не отходил от неё. Следил, чтобы она ненароком не сунулась в костёр или не уронила на себя что-нибудь. Стоило ей приблизиться к пылающему огню или неровно уложенной поленнице, как он бережно брал её зубами за ворот малицы и переносил в безопасное место. Девочка обнимала его, прижимаясь к тёплому мохнатому боку.
Много позднее, когда Эйви делала первые неуверенные шаги, держась за ошейник пса, тот смиренно шёл рядом, и подставлял большую голову, жмурился, когда, соскользнув, она руками хватала его за уши. И он терпел все попытки оседлать его верхом. Стоило только ей забраться на него, как он садился, и девочка скатывалась по мохнатой пегой спине на землю. Эйви заливисто смеялась, а пёс радостно лаял, на шум прибегал встревоженный старик, но, увидев, что все в порядке, качал головой и возвращался к своим обычным делам.
То там, то здесь в дальних уголках старикова владения попадались следы. Хитрый зверь ходил кругами, оставляя на земле глубокие борозды когтей и слегка подвёрнутый оттиск лап.
Несколько раз пёс, ощерившись, срывался с лаем в сторону, но умудрённый опытом старик перехватывал его за кожаный ошейник.
– Тише, – осаживал его ярость старик. – Беду притащишь нам за хвост. Пусть ходит. Мы его не видим, он нас не видит. Пусть так и будет.
Но пёс не понимал мудрёных слов старика, но он запомнил этот запах и возненавидел его всем своим пёсьим нутром.
Солнечные дни месяцев рыбохода и заторов сменились затяжными дождями. Весь месяц гниения листвы вода лилась из серого брюха большой мохнатой тучи. Она улеглась на подошву изрезанных ветром западных гор и щедро одаривала жителей низины. Даже воздух сочился влагой. В редкие передышки, когда солнце отодвигало ленивую тучу и гладило промокшую землю тёплыми лучами, лес наполнялся вибрирующим звоном комариного писка и гудения мошкары.
