– Лёгкие очищали? – кричу я.
Никто не отвечает.
Спрашиваю ещё раз и ещё. Люди либо в панике ничего не соображают, либо специально игнорируют меня. Вероятнее всего, второе. В толпе вижу ту самую девушку, которая так неуклюже пыталась извиниться за всё наше общество. Быстро подхожу к ней.
– Лёгкие очищали? – выпаливаю на одном дыхании. Видя, что она не понимает, добавляю: – На живот ребёнка переворачивали?
– Нет, кажется, нет, сразу…
В следующую секунду я уже рядом с девочкой.
– Я врач, – уверенным, не терпящим возражения голосом сообщаю свой статус, отстраняя недоспасателя. И тот, хоть и прекрасно знает «врача», слушается командного голоса. – Все замолчите! – кричу, проверяя пульс. В такие моменты я перестаю себя контролировать. Включаются рефлексы, выработанные за годы учёбы, а точнее: спасти жизнь, чего бы это ни стоило. Я переворачиваю ребёнка на живот, открываю рот и пытаюсь вызвать рвоту. Несколько надавливаний на грудную клетку, и ещё раз. Вытекает только вода. Чёрт! Никаких изменений. Возвращаюсь к массажу сердца и искусственному дыханию.
Так тихо. Кажется, люди перестают дышать, а может, это я ничего не замечаю, преследуя единственную цель. Девочка не шевелится, пульса нет. Стараюсь работать так быстро, как только умею. К счастью, руки помнят, что и как нужно делать. Если бы я не знал анатомию, сказал бы, что команды мозга не требуются. Автоматом одно за другим проделываю действия необходимой первой помощи утонувшему. Делаю то, чему когда-то собирался посвятить свою жизнь – помогаю.
– Бесполезно, – обречённо вздыхает кто-то минут через десять.
– Где её мать?!
– Утонула девочка.
Но еле различимый, медленный пульс появился, и я не собираюсь отступать. Ещё через десять минут девочка закашливается, её начинает тошнить, и это прекрасный результат. Кажется, я впервые за последние полчаса выдохнул.
– Кто-нибудь вызвал скорую? – тут же спрашиваю, понимая, что прошло слишком много времени, и карета должна давно прибыть.
– Я вызвала сразу же, – отзывается та самая девушка, на мой взгляд, самая адекватная из всей толпы.
– Тогда где она? – рявкаю я. – Дайте одеяло или куртку, что-нибудь! Ребёнка нужно согреть.
– Евочка! – раздаётся истошный вопль женщины, бегущей через двор к месту чуть было не случившейся трагедии. Следом доносятся звуки сирены.
Я кутаю ребёнка в одеяло, растирая посиневшую кожу, когда чувствую, что меня грубо дёргают за кофту и пытаются отпихнуть:
– Что ты делаешь с моим ребёнком, шизофреник?! Отойди от неё немедленно! Сумасшедший! – кричит женщина, наверняка мать этой девочки.
Ещё раз взглянув на ребёнка и убедившись, что она дышит, что я сделал всё, что мог, примирительно поднимаю ладони над головой, показывая, что руки на виду и я уже ничего не делаю. Начинаю отходить. Мамаша кидается обнимать дочь, крича в мою сторону оскорбления, в значения которых вникать не хочется.
Подбегают врачи, поднимая шум вокруг разрыдавшейся девочки. Ребёнок бы не плакал, если бы мамаша своим ужасом не перепугала её до потери пульса.
– Кто подпустил к моему ребёнку психа? – визжит женщина.
Кто-то её поддерживает, ко мне обращаются несколько взглядов, не предвещающих ничего хорошего.
– Всё, я ухожу! – Всплеснув руками, я разворачиваюсь и быстро иду к дому, различая доносящееся вслед: «Вы слышали? Он представился врачом!»
Да, наверное, не следовало этого делать. Просто в экстремальной ситуации остальные чувства отключаются.
